— Передайте ему от меня вот это, — попросил Тейлор, знакомый с мальчиком куда лучше, чем предполагала мать: Фрэнсис любил незаметно ускользнуть из «Красного льва» и забраться в разрушенный дом. Старик протянул Коре осколок тарелки, на котором она разглядела змея, обвившегося вокруг яблони.
— Опять змеи, — заметил Чарльз. — Что-то их тут многовато. Между прочим, Кора, я с вами не договорил: мы остановились в «Георге», и, думается, вы не откажетесь выпить вина.
Однако, удобно устроившись в гостиной «Георга», обсуждали они не Уильяма, а Стеллу. Ее письма Кэтрин были проникнуты мистикой («Причем, — озадаченно заметил Чарльз, — вовсе не в том смысле, в каком ожидаешь от жены священника!»). Отныне Стелла верила не в раскаты грома над Синаем — она обожествляла синий цвет во всех его проявлениях.
— Она мне рассказала, что день и ночь размышляет об этом, берет с собой в церковь голубой камешек, целует его, а одежду может носить только голубую, любой другой цвет якобы обжигает кожу. — Кэтрин покачала головой: — Уж не заболела ли? Она всегда была глуповата, но как-то по-умному — как будто решила казаться глупой, потому что именно такие женщины больше всего нравятся мужчинам.
— И ей все время жарко, — добавила Кора, вспомнив, как в последнюю встречу взяла Стеллу за руку и подумала, что ладошки у той горячие, словно у больного ребенка. — Но не верится, что она больна: каждый раз, как я ее вижу, она все хорошеет.
Чарльз налил себе еще вина («Пожалуй, даже неплохо для эссекского паба») и, подняв бокал к свету, заметил:
— Уильям говорил, что показывал ее врачу и тот сказал, что Стелла еще не оправилась от гриппа. Он думал отправить ее куда-нибудь в теплые края, но, как поется в старой песне, скоро лето, вот и погреется на солнышке.
Кора засомневалась. Люк ей ничего не сказал — слишком уж торопился уехать из Олдуинтера, подальше от Уилла с его манерой хватать за шиворот, — но она-то заметила, как он настороженно присматривался к Стелле, пока та мило болтала о васильках, которые выращивает из семян, и своих бирюзовых сережках, как пощупал ее пульс и нахмурился.
— На днях она призналась мне, что змея не видела, зато слышала, хотя и не разобрала, что он сказал. — Кора допила вино. — Может быть, пошутила или решила мне подыграть?
— Она очень похудела, — добавил Чарльз, не доверявший тем, кто плохо ест, — но по-прежнему хороша. Иногда мне кажется, что она похожа на святую, увидевшую Христа.
— Нельзя ли показать ее Люку? — спросила Кэтрин.
— Не знаю, он же хирург, а не терапевт, но мысль хорошая, я и сама думала написать ему и попросить об этом.
Тут Кора осознала — в наступившей после дождя тишине, — как сильно привязалась к Стелле, с которой у них было так мало общего, которая обожала свою семью и свое отражение в зеркале и разбиралась в чужих делах куда лучше, чем в своих, но всем желала добра. «Должна ли я ей позавидовать? — подумала Кора. — Должна ли я желать ей смерти?» Но ничего такого она не чувствовала, а только думала: это жена Уилла и ей надо помочь.
— Мне пора, — сказала Кора, — вы же знаете, как Фрэнки считает часы, но я непременно напишу Люку и, так уж и быть, Чарльз, напишу его преподобию. Я буду послушной, обещаю.
III
Неусыпное наблюдение
Июнь
1