Змея

– В этом придурке? Нет, волшебство есть лишь в крови основной ветви. Другие представители рода нужны мне были только затем, чтобы служить моим целям. Чтобы развязать мою войну. Очень легко подчинить людей своей воле, если пообещать им власть. Как быстро они начинают верить в то, что заслуживают ее, что они лучше остальных, что заполучить ее можно любой ценой!

Значит, надвигается война. Та, что окончательно уничтожит Двенадцать островов и поставит их в зависимое положение от Гая.

– Я думал, что жду твою мать, – продолжает Гай. – Ее волшебство лежало почти на поверхности, и я следил за его ростом, пока росла она. Я задумал разрушить ее мир, а потом явиться и спасти ее. И тут твой отец все испортил.

Я вспоминаю о том, что рассказала мне на Девятом бабушка: мои родители говорили, что за ними охотятся. Я тогда решила, что речь шла об Адлере.

– Они бежали от тебя?

Гай кивает:

– Но не успел я их схватить, как родилась ты. Как же содрогнулись Острова! Ты думаешь, Марианна, любой способен на то, что можешь ты? Думаешь, любой может призвать морских хищников? Ты живешь с большей властью, чем заслуживаешь. Когда ты впервые ступила на эту землю, я понял, что наконец явилось истинное дитя островов. И я послал Гадюку найти твоих родителей. Снова мне пригодились мои связи на Востоке.

– Так Адлер убил их… для тебя?

– Весьма умело, полагаю. Он должен был доставить тебя ко мне, но, правду говорят, Змее доверять нельзя. Во всяком случае, я знал, где ты, живая и здоровая.

Будто весь мир уходит из-под ног и не за что схватиться.

– Так это был ты. Все время – только ты.

Гай празднует окончательную победу.

– Да, моя дорогая.

Он приходит все реже, вода в моей миске все чаще успевает высохнуть до его появления, так что я уже думаю, что умру от обезвоживания и избегу новых пыток. Однако Гай всегда успевает вернуться, чтобы спасти меня. Чтобы осудить. Как-то после его ухода до меня доходит по-настоящему. Я умру здесь, в этой безысходной пещере. Но не скоро. Я буду гнить тут годами. Я смотрю на свои искалеченные руки и цепенею. Гай растащит меня по кусочкам, он будет становиться все сильнее, а я слабеть. Я уже ощущаю это. Ему никто не сможет противостоять, и то, что было до него, покажется цветочками. Как и предвидела Старая Грязька, он уничтожит все.

Когда исчезают последние крохи надежды, я оказываюсь в такой тьме, о которой даже не подозревала. Мне холодно и одиноко. Все потеряно.

И тут в пустоте передо мной начинает мерцать бледный огонек. Уныние нашего уединения нарушила звездомолька, ее переливающиеся крылышки неистово трепещут, будто искорки света. Она такая крохотная – и такая живая! В дальнем уголке моей души ей отзывается тлеющий уголек. Я успела забыть красоту жизни. Ее цвет. Ее силу. Ее волшебство.

Я хочу жить.

Хотя мое волшебство по-прежнему меня страшит, если я останусь здесь, Гай в любом случае использует его во зло. Я должна попытаться – чего бы мне это ни стоило – остановить его.

Но я не знаю, достаточно ли меня уцелело, чтобы с этим справиться.

Кладу свои окровавленные, искореженные руки на замок клетки и вызываю волшебство на поверхность. Если Гай хоть чему-то меня научил, так это тому, что я обладаю огромным могуществом. Иначе я не была бы ему нужна. Сознание того, что я ему настолько дорога, придает мне уверенности.

Ничего не происходит. Пустота, в которой некогда обитало мое волшебство, расширилась и поглотила меня всю. Мою надежду. Мою силу. Мое будущее.

– Ну пожалуйста, – умоляю я, снова пытаясь призвать волшебство. – Пожалуйста.

В итоге одна из моих многочисленных ран начинает кровоточить – и все.

Я закрываю глаза и вспоминаю тех, кто мне дороже всего. Вспоминаю Грейс и Томаса. Торина и Шарпа. Бронна. Я больше никогда их не увижу. Горячие слезы текут по моим щекам. Любовь не должна причинять такую боль. Гай пытал мое тело, однако именно мысль о них, сознание того, что я никогда больше их не встречу, наносят мне смертельную рану в самое сердце.

Я истошно кричу, вкладывая в этот звук всю свою ненависть, отчаяние и горе, и изо всех сил трясу прутья решетки.

– Ну же! – кричу я им, себе. – Ну же!

Что-то шевелится во мне, что-то позабытое, что-то знакомое. Тлеющий уголек в самой глубине моего сознания разгорается, тепло расходится, пробуждая волшебство, – поначалу медленно, потом все быстрее, будто ему не верится в счастье снова выйти на волю.

Мне тоже не верится, и с моих губ срывается легкий смешок. Я крепко вцепляюсь в прутья, боясь, что могу в очередной раз его потерять.

– Бренна, хирри, – произношу я, повторяя заклятия, означающие «гори» и «огонь».