Змея Давида (СИ)

Все чаще он стал замечать, что в мыслях уже называет ее только по имени, а не «Беркович» или «девчонка». Обращаясь к ней с привычной язвительностью, он с удовольствием отмечал, что она нисколько не обижается на его сарказм, а отвечает ему в том же духе, смело глядя в глаза. То, что раньше, когда она была студенткой, раздражало его, теперь вызывало если не восхищение, то неодолимую симпатию – и вечный ореол вокруг лица из непослушных кудряшек, выбивающихся из прически, и этот ее взгляд, пристальный, изучающий и при этом мягко-бархатистый, манера теребить что-нибудь в тонких пальцах, покусывать кожицу на верхней губе…

Когда он понял, что уже не видит в ней ни «солдата» Ордена, ни бывшую студентку, ни просто привлекательную, но совершенно чужую молодую женщину? Может быть, в то злосчастное утро, когда очнулся после ранения и нашел ее, спящую на полу перед своим камином? Или может уже тогда, когда ухаживал за ней? Ответа на этот вопрос так и не находилось, да это уже и не было важно.

Была ли она в его понимании красива? Она настолько была внешне не похожа на Лили, что об этом он даже не задумывался. Возможно, когда-то он бы и задался мыслью о том, что думая о ней, он изменяет памяти Лили. Теперь же она и Лили были настолько «на разных полюсах», что их даже смешно было смешивать. Чувства к той и к другой хоть и имели сходную природу, но при этом были настолько разными, что никак не могли оскорбить друг друга. Он действительно сильно привязался к ней, это было бессмысленно отрицать. Было ли это нечто большее, чем привязанность? А вот на этом вопросе он предпочитал не сосредоточиваться вовсе, особенно после того краткого разговора с Дамблдором. Как бы ни бесило его осознание того, что директор, пусть и очень деликатно, но вмешивается в его личную жизнь, он не мог не признать его правоту именно сейчас. Лучше ему держаться от нее на расстоянии, так будет лучше для всех.

====== Глава 40 ======

Школу постепенно начало охватывать предрождественское безумие. В коридорах, во дворе, в Большом зале студенты обсуждали планы на зимние каникулы, гадали, что получат в подарок и прикидывали, что подарят близким. Среди девочек, да и мальчиков тоже, вовсю по рукам ходили каталоги с самыми разнообразными товарами – от косметики и игрушек до одежды и гоночных метел. В Большом зале Хагрид уже установил голубую красавицу-ель, а вечером первоклашки под руководством Флитвика украсили ее. Преподаватели тоже поддались всеобщему настроению и даже их лица были если не радостными, то хотя бы менее напряженными, чем в течение всего семестра.

Диссонансом к этой атмосфере веселья выглядел лишь профессор Снейп – казалось, чем больше радовались предстоящим праздникам и каникулам окружающие, тем более мрачным выглядел он. Нет, он не срывался на всех и каждого по пустякам, да и количество снимаемых им баллов в среднем не увеличилось (хотя куда уж больше-то), но лицо его не покидало усталое и хмурое выражение. Диана могла бы поклясться, что хорошее настроение других вызывает в нем нечто вроде отторжения и желания подальше спрятаться ото всех. Более того, его гнусное настроение передалось и ей. Хотя, надо признать, ей и до этого было не слишком весело. Сблизиться со Снейпом так и не получилось – он ее избегал, в этом теперь не было ни малейших сомнений. Пусть он не бегал от нее по всему замку, прячась при ее приближении, но его отстраненные, изысканно-вежливые интонации и ничего не выражающий взгляд поверх ее головы при каждой их встрече говорили лучше всяких слов. Она оставила попытки растопить этот лед и теперь тоже старалась поменьше попадаться ему на глаза. Чтобы не видеть этого пустого, холодного взгляда и не слышать этого официального, безликого «миссис Шеппард». Даже его презрительно вздернутая бровь и знакомое с детства, произносимое с каким-то раздраженным придыханием обращение «Беркович» было бы куда предпочтительней.