Змея, крокодил и собака

Окна комнат, где обитали юноши, были тёмными; из окна Рене доносился гул басовитого храпа – поразительного для такого нежного молодого человека с лицом эстета. Окно Берты также не светилось. Конечно же, она устала; хождение во все стороны по раскопкам, естественно, утомило городскую девушку, не привыкшую к здоровой физической нагрузке. Я узнала того, кто охранял её окно, по росту: он был самым высоким и самым сильным из членов экипажа. Сайрус не собирался рисковать.

Идя дальше, я взглянула и на его окно, и увидела, что оно тоже не освещено. Возможно, он всё ещё сидел в салоне, выходившем на верхнюю палубу.

Я не нуждалась в одиночной прогулке при лунном свете. Поскольку меня могли видеть только безмолвные наблюдатели, я позволила себе улыбнуться и покачать головой. Методы доктора Шаденфрейде не излечили Сайруса от романтической слабости. Будучи чем-то вроде психолога-любителя, я задавалась вопросом: не родилась ли его грубовато-добродушная американская склонность влюбляться в совершенно неподходящих дам из бессознательного желания оставаться холостяком? Скромная женщина, которой я являюсь, не могла не заметить его всё более нежные взгляды и рыцарское стремление встать на мою защиту, но я прекрасно понимала, что эта растущая привязанность основывалась исключительно на дружбе и на своеобразной неотёсанной галантности, которой славятся американцы. Любая «дама в беде» в возрасте от восемнадцати до сорока восьми вызвала бы те же самые инстинкты. Сайрус знал, что он абсолютно защищён от участи брака со мной – не только при жизни Эмерсона, но и после. Могла бы я, познав такого человека, стать невестой другого?

Лунный свет вызвал во мне болезненную впечатлительность – обычное его действие, когда наслаждаешься луной в одиночестве. Я вернулась в свою комнату, написала телеграммы Гарджери и Уолтеру, сочинила повелительное письмо сыну и привела в порядок записи, посвящённые сегодняшним раскопкам. Когда я закончила, мои веки были тяжелее камня; и, тем не менее, я, как всегда, сто раз расчесала волосы, приняла долгую (холодную) ванну и намазала кремом кожу. (Это не тщеславие, а необходимость в Египте, где солнце и песок ужасно влияют на цвет лица.) Я надеялась, что интенсивные труды помешают мне заснуть. Однако этого не произошло. Уверена, что не стоит раскрывать содержание моих снов сочувствующему Читателю.

* * *

Для такой крепкой женщины, как я, беспокойная ночь ничего не значит. Я проснулась свежей и настороженной, готовой столкнуться с трудностями, которые, по моему убеждению, были неизбежны. Эмерсон выжидал, пытаясь избавить нас от охраны, чтобы приступить к своим археологическим изысканиям, но он – нетерпеливый человек, и я подозревала, что он намеревается воплотить в жизнь свой смешной план. Я никак не могла помешать этому, потому что любые аргументы бессильны, когда ему втемяшится в голову какая-нибудь глупая идея. Всё, что я могла сделать – ожидать худшего и предпринимать шаги, чтобы предотвратить его. В схеме Эмерсона имелось одно преимущество: чем дальше мы находились от реки, тем сложнее было бы Кевину О'Коннеллу добраться до нас.

Первый же взгляд на Эмерсона утром усилил мою догадку: сегодня – тот самый день. Он поглощал завтрак с видом человека, нуждающегося в пище из-за предстоящей напряжённой деятельности, и пребывал в подозрительно благодушном настроении, похвалив Рене за быстроту, с которой тот изучал методы раскопок, и одобрив план местности, составленный Чарли. Время от времени он бросал кусочки колбасы Анубису, который ловил их в воздухе, как форель, выпрыгивающая из воды, чтобы схватить муху. Мне бы хотелось, чтобы чёртова борода не закрывала рот. Рот вечно выдаёт Эмерсона: когда он вынашивает коварные замыслы, то не может контролировать подёргивания его углов.

Эмерсон увидел, как я уставилась на него.

– Вас что-то оскорбляет, МИСС Пибоди? Крошки в моей бороде, да? Или сама борода? Ну же, давайте, не стесняйтесь высказать своё мнение.

– Ну, раз уж вы спрашиваете… – начала я.

– Спрашиваю, спрашиваю. Имея прочные убеждения, я вряд ли могу возражать против того, чтобы ими обладали и другие.

– Ха! – ответила я.– Что ж, тогда я должна сказать, что ваша борода – один из самых омерзительных примеров отталкивающего придатка[179], который я когда-либо видела. Бороды антисанитарны, неприглядны, пожароопасны – вернее, опасны для курильщиков – и выставляют на всеобщее обозрение неуверенность мужчин в себе. Мужчины выращивают их только потому, что, по-моему, женщины на это не способны.

Глаза Эмерсона сузились от ярости, но он не мог издать ни звука, потому что его рот был набит яйцами и колбасой. Не успел он проглотить их, как Сайрус, нервно пощипывавший бородку, воскликнул:

– Я никогда не думал об этом с подобной точки зрения. Может быть, мне лучше...

– Не будьте раболепным дураком, Вандергельт, – прорычал Эмерсон. – Она говорит глупости в надежде досадить МНЕ. Кто, к дьяволу, вообще завёл этот разговор о бородах? Пошевеливайтесь и заканчивайте, вы все, я собираюсь уходить.