Тайлер молча кивнул, вытащил из сейфа металлическую шкатулку и, зайдя в смотровую, расположился за простым, но удобным столиком. Еще один код – и крышка шкатулки, отброшенная встроенными в боковины пружинами, резко поднялась, открывая взору толстый фолиант. С каждым годом Книга становилась все толще, после каждого успешного дела хранитель вписывал в нее новую историю. Сейчас ему предстояло добавить не одну, а две: последнюю – Бобби и первую – свою.
Но главное… главное было заключено в старинном трактате, который хранители с незапамятных времен называли Книгой Амины. Эта Книга попала в их руки много позже и при весьма странных обстоятельствах, но с тех пор ни один из хранителей не мог без нее обойтись. Она была написана на древнем наречии жителей Аравийской пустыни и рассказывала много интересного о кристаллическом цветке и его лепестках. Там же значилось, что знания сии неполны, ибо верховный хранитель древней мудрости покинул этот мир, не свершив того, для чего был облечен высоким саном, не передав главных тайн своему преемнику – будущему мужу Амины. Но то, что изложено на страницах манускрипта, верно от первой до последней буквы.
Логан открыл текст на заложенной странице. Пергаментные листы уже давным-давно потеряли былую эластичность и переворачивались как сухая береста. Темная вязь букв, как гласила легенда, изложенная в начале хроник, была написана кровью Амины, страдавшей из-за того, что из-за нее в мир пришли неисчислимые бедствия, и желавшей хоть этой малой жертвой искупить большое зло. Так ли это было на самом деле – никто не проверял. Но по цвету буквы и впрямь отличались от обычных чернильных.
Тайлер прикрыл глаза, положил ладони на древний текст. Ему показалось, что в какой-то момент он становится единым целым с ветхим пергаментом, что слова, которые он произносит на странном, неведомом ему языке, выходят из самого его сердца. Что перед закрытыми глазами вдруг зажигается экран, и сквозь колеблющуюся дымку он видит небогатую квартиру, людей за столом, какие-то фотографии на стене, полку с призами и медалями за победы в турнирах карате. Лица сидящих за столом становятся все яснее. Хорошо сохранившаяся женщина сорока с лишним лет, судя по внешнему виду и манере говорить, постоянно жестикулируя, итальянка, респектабельного вида немолодой мужчина и юноша, соединяющий черты выходца из Страны восходящего солнца и гордого потомка легионеров Цезаря. «Должно быть, призы и медали его», – невольно думается Тайлеру.
– Фудзивара Тадао! – размахивая перед лицом молодого человека руками, кричит итальянка. – Я как мать приказываю тебе: выкинь из головы свои дурацкие мысли о тренерстве…
Суровому материалисту трудно объяснить, как это вдруг получается так, что за 9 км 327 м от банковского офиса в небольшой, но вполне уютной квартире в этот момент сидят молодой Фудзивара Тадао, его почтенная матушка и ее овдовевший брат Бартоло, дядя нынешнего виновника не слишком приятной сцены, и говорят они именно то, что видит и слышит Тайлер Логан.
– Даже не думай! – кричит мать чемпиона так, будто Тэдди, как зовут его приятели, находится не рядом с ней, а на другом конце улицы. – Ты получил хорошее образование, работаешь в хорошем издании, тебя печатают, в конце концов! И что, все это теперь бросить?! Что ты получишь взамен? Пропахший вонючим потом зал?! Малолетних ублюдков из какой-нибудь уличной банды, которых ты будешь натаскивать, как избивать честных людей?!
– Ну зачем же так? У меня хорошее имя, в штате меня знают.
– И что с того, что знают? У тебя нет денег, чтобы открыть приличную школу, и никогда не будет. Даже на то, чтобы слетать в твою обожаемую Японию, у тебя денег не найдется. Ты пойдешь к кому-нибудь на поклон и будешь учить, кого тебе скажут, и еле-еле сводить концы с концами. И это еще хорошо. Потому как в маленьком Токио тоже сидят те еще упыри. Если за тебя не возьмется мафия, на тебя положит взгляд якудза. Не хватало мне, чтобы ты стал татуированным чудовищем и крышевал наркотики.
– Зачем ты так, Дженет?! – вмешивается дядя Бартоло. – У парня хороший компас, его так просто не собьешь с пути. А насчет зала – есть же отложенные деньги, уверен, их хватит, чтобы стартовать. А там, думаю, он сможет раскрутиться.
– Точно, – радуется Тэдди, – есть отложенные деньги!
Мать отчаянного бойца на глазах краснеет, затем бледнеет, с трудом сдерживая себя, чтобы не разразиться площадной бранью.
– Я уже много раз говорила тебе, Бартоло, я никогда не притронусь к деньгам отца, даже если он решит завещать мне и сыну все свое чертово состояние! Он для меня умер! Понимаешь? Умер больше двадцати лет назад, когда оставил нас с Тадао на произвол судьбы!
– Ты же знаешь, у него были обстоятельства!
– У нас тоже было много обстоятельств! – не унимается итальянка. – Что скажешь, Тэдди?!
Фудзивара Тадао хмурится: он хорошо помнит годы, проведенные на улице среди ожесточенных хронической бедностью подростков. Ему, полуяпонцу, тогда приходилось очень несладко. Не будь этого, может, и не занялся бы он карате.