Змейка и крылья ночи

Я ощупала бок. Едва прикоснувшись к кинжалу, который Анджелика туда всадила, я скорчилась от боли. Но поразительно, что способно вынести тело, чтобы остаться в живых.

Кинжал я все же выдернула и вонзила в Анджелику.

Она разразилась проклятиями и ударила меня головой об пол.

Все побелело, потом почернело.

Я лишь отчасти была в сознании, когда Райн оттащил Анджелику прочь. Я не могла отвести взгляд от потолка. Сколько времени прошло? Секунды, минуты? Рев толпы внезапно разросся, стал громче. Мир кружился.

Райн склонился надо мной:

– Орайя, уже почти все позади.

Казалось, он громко кричит, но звук пробивался как будто издалека.

– Вставай. Быстро! У нас нет времени!

Я с трудом повернула голову. Лежавшая безвольной массой на полу Анджелика шевельнулась. Я посмотрела на девочку. Она была без сознания, нога болезненно подогнулась, темные волосы упали на лицо. Какое все удивительно знакомое… Словно смотришься в зеркало.

С большим усилием я встала на четвереньки, оттолкнув руку Райна, и заплетающимся языком велела:

– Оставь меня в покое.

– Слышишь, принцесса, я не собираюсь…

– Оставь меня!

Я подползла к девочке. Взяла ее на руки. Заставила себя встать. Мой взгляд уперся в ворота впереди, хотя они колыхались и расплывались перед глазами.

Сколько там, десять шагов? Я пройду эти десять шагов.

Райн схватил меня за руку – думаю, от досады, а может, чтобы не дать упасть.

– Что ты делаешь? – прошипел он.

На это я не могла бы ответить, даже если бы захотела. Эти последние шаги отняли все мои силы.

И все-таки я не дала себе помогать. И все-таки я не выпустила этого ребенка.

Я пересекла порог и упала на колени.

Передо мной раскрывался амфитеатр, величественный и богато украшенный. Трибуны заполнили тысячи зрителей, которые кричали, требуя крови. И даже в этой толпе я сразу нашла Винсента – прямо передо мной. Он смотрел на меня с откровенным ужасом, словно у него вырезали сердце и сунули мне в руки.

Я вдруг поняла, насколько Винсент меня любит.

Интересно, у меня тоже такой вид, когда я смотрю на эту маленькую девочку? Именно такой?

При мысли о ней меня охватил внезапный страх. Это же хищники. Все. А она – добыча. Моя кровь текла вместе с ее кровью.

Я повернулась к Райну и выдавила из себя:

– Не отдавай им ее.

Мир померк. Я не помню, как упала, но вдруг оказалось, что я смотрю в небо, впиваясь ногтями Райну в руку, а второй рукой в отчаянии прижимаю безвольное тело ребенка к груди. Нас обступили ночерожденные солдаты.

– Не отдавай им ее! – еще раз в отчаянии попросила я.

В глазах потемнело.

Райн наклонился ко мне – ближе, чем я кому-либо когда-нибудь позволяла, – и тихо произнес, торжественно, как клятву:

– Не отдам.

Глава двадцатая

Когда я пришла в себя, в руках было пусто.

Я несколько долгих мгновений смотрела в потолок. Живот крутило. Картина на потолке – ночное небо – двигалась, потому что вращался весь мир. Я подняла руку к груди и почувствовала только собственные медленные вдохи и выдохи.

Ребенка не было.

Воспоминания об испытании возвращались ко мне фрагментарно, укладываясь в разрозненную мозаику. Конец его представлял собой лишь размытый, плохо прорисованный намек на картинку.

Девочка. Я помнила, какой она была вялой. Как сильно мы вдвоем ударились об пол. Помнила, как меня – и ее – обступили охранники. Она была всего лишь маленьким, беспомощным человеческим существом.

Моя рука скользнула вниз по телу. Да, какие-то рубцы и порезы остались, но самые тяжелые раны зажили. Я выжила во втором испытании.

Но я ничего не чувствовала.

Когда я очнулась, Райна рядом не было, но Мише была очень рада видеть меня в сознании. Даже, можно сказать, преувеличенно рада. К ее широкой улыбке прибавлялась толика лихорадочной тревоги. Меня принесли в тяжелом состоянии, и я пролежала без сознания несколько дней.

– Это тебя по большей части магия крови доконала, – сообщила мне Мише.

Как человек, я была к этой магии особенно восприимчива. Моя кровь была слабой, ею легко было управлять, легко обернуть против моей смертной плоти. Если тело выдерживало ее, выздоровление могло пройти быстро, но линия между выживанием и смертью, особенно для человека, была очень тонкой.

Я подумала о девочке. Какая она была крохотная, когда устроилась у меня на груди. Наверняка слишком крохотная, чтобы выдержать то, что едва выдержала я.

В оцепенении я слушала, как Мише рассказывает об окончании испытания – одиннадцать участников погибли, а значит, нас осталось двадцать девять. Даже Ибрихим непостижимым образом смог выползти в последний момент.

Мелкими глотками я пила воду, которую принесла Мише, но во рту еще было слишком сухо, чтобы заставить себя задать единственный вопрос, который меня волновал.

Я дала ей проболтать добрых полчаса, прежде чем собрала всю смелость и выдала:

– А девочка?

– Ты о чем? – не поняла Мише.

– Там была маленькая девочка.

Она криво улыбнулась и сокрушенно покачала головой:

– Я не знаю.

Мне хотелось настаивать, требовать, чтобы мы все выяснили, но слова застревали в горле.