Змейка и крылья ночи

Маки – цветы мертвых. Если оставшиеся позади коридоры символизировали путь вниз, то здесь был порог потустороннего мира. Передо мной стояли четыре сводчатые серебряные двери, за каждой начиналась дорога и быстро терялась в серебряном тумане. Впереди звенели удары стали о сталь, а душераздирающий грохот говорил, что от падающих камней уклоняться еще придется.

Видимо, я была в хвосте группы. Это означало, что самое правильное, как ни неприятно, бежать на звуки драки. Я пошла по среднему коридору. На полпути мне попалось окровавленное тело, увидев которое я растерянно задержалась.

Мне показалось, что это участник турнира. Но кровь была ярко-ярко-красная, а тело не в боевых кожаных доспехах, а в обычной одежде, некогда белой, а сейчас в пятнах. Судя по красному пятну на стене, его швырнули и оставили медленно умирать на полу.

Человек. Это было человеческое тело.

Непонятно. Почему здесь люди?

Из конца коридора прилетел странный звук. Похожий… на плач. Я подумала, что вообразила его себе, поскольку он звучал совершенно неуместно. Может, так исказился шум толпы или крик одного из участников, или…

Землю сотряс еще один удар, который резко вывел меня из транса – напоминание, что нельзя терять время. Я ускорила шаг и дошла до следующей арки, которая вела на другое маковое поле – более густое, целое море красного.

Плач прозвучал снова.

Не воображаемый. Очень реальный.

На другом краю поля стояла открытая дверь. Я подошла ближе. На каменной плите опять лежало безжизненное тело – совершенно очевидно, что человеческое. А рядом, одетый в такие же белые одежды, сидел ребенок.

Мысли остановились. Застыли. Замерли на этой маленькой девочке, которая съежилась возле изуродованного тела.

Вот почему моя кровь не привлекала остальных участников, даже тех, кто был голоден, – потому что здесь было много людей.

Белые одежды. Белая краска на лице. Эти люди были не случайными жертвами. И даже не добычей. Они были… интерьером. Играли роль душ, населяющих подземный мир.

Подарок. Отвлекающая деталь. Или просто штрих оформления для придания драматизма.

Девочка плакала, и слезы оставляли на ее щеках размазанные меловые полосы. Она подняла на меня взгляд и вытаращила глаза – водянисто-голубые, выглядывающие из-под засаленных прядей черных волос.

Откуда это? Во внутреннем городе Сивринажа не было таких детей. Она из человеческих кварталов?

Почему здесь – ребенок?

Оставшиеся позади звуки скрежещущего камня приблизились. Надо было идти. Идти прямо сейчас.

Я прошла несколько шагов к двери.

«Брось ее», – приказал голос Винсента.

А вместе с ним пришло эхо слов Райна, которые он произнес в первую ночь Кеджари: «Человечек, они мертвы. А если пойдешь к ним, тоже будешь мертвой».

Один прав, и второй тоже.

И тем не менее я вдруг повернула назад и присела рядом с девочкой. Она в ужасе шарахнулась от меня.

– Пойдем со мной, – сказала я. – Я тебя не обижу.

Она не сдвинулась с места, только дрожала от страха. Я поняла, что она застряла: ее придавило к стене камнем, а ногу зажало между черными мраморными плитами.

Как вообще разговаривают с такими маленькими? Сколько ей: четыре, восемь? Я никогда так близко не видела человеческих детей.

– Надо идти, прямо сейчас, – настойчиво повторила я.

Не было времени. Пол начинал подрагивать. Я схватила крохотное тельце как можно крепче и потянула.

Она закричала от боли. Сначала сопротивлялась, потом перестала, когда я высвободила ей ногу. Я прижала ее к себе, словно прося прощения, и, сама поражаясь собственному безумию, побежала.

«Ошибка. Орайя, это ошибка на нескольких уровнях. Ты так не сможешь сражаться. Ты так не сможешь уклоняться от ударов. Ты будешь двигаться медленнее. Ты в два раза сильнее пахнешь человеком. Ты теряешь рабочую руку. Оставь ее. Она все равно уже мертва».

Я пронеслась еще через три двери, уже открытые, – на каменных плитах валялись тела людей и участников турнира. По дороге мне попались несколько одетых в белое тел, скорчившихся у стены. Я не смогла заставить себя посмотреть на них.

Маки стали расти гуще. Каждый шаг замедляла листва. Запах одурманивал. Стены теперь украшала лепка: огромные глаза от пола до потолка, в глубине которых вращались солнца и звезды, – символ Аларуса, потому что смерть всегда наблюдает.

Впереди была еще одна дверь, закрытая. Свет стал ярким и лихорадочным и плясал по нам в темпе моего учащенного сердцебиения. Девочка прижалась ко мне, двумя кулачками схватившись за мои волосы, и дрожала. Оттого что она наклонилась вперед, ее голова заслонила мне боковой обзор.

Кроверожденный мужчина бросился на меня раньше, чем я успела дернуться.

Я уронила ребенка и сжалась от страха, пытаясь оттолкнуть ее с дороги и успеть развернуться, чтобы встретить атаку. Он сбил меня на пол, оскалив зубы. Удар он нанес первым. Рапира из костяной стали угодила мне в раненую ногу, я вздрогнула от боли. Вскочив из последних сил, я бросилась на него, стремясь завладеть инициативой, – но успела только начать задуманный выпад, как кроверожденный схватил меня за руку и вонзил зубы в запястье.