Змеиная голова

Райзнер долго сидел, глядя на злосчастную табакерочку. Потом медленно прошелся к окну. Обер-полицмейстер напряженно думал, как отвести от себя надвигающуюся бурю, очертания которой он пока не мог представить, но печенкой чувствовал, что по всем приметам близится девятый вал… Запретить дальнейшее расследование? Поздно. Хотя возможно. Остроцкого представить самоубийцей, а этого каторжанина и так никто не хватится. Но куда девать Костоглота? Хорошо, если на этом кровавый парад и закончится. А что, если Остроцкий – не единственная фигура в этой партии? Куда в этом случае зайдет сошедший с ума коммерции советник – одному богу известно.

Три года назад, когда великий князь предложил кандидатуру Костоглота на место главы правления нового железнодорожного общества, решение о концессионном договоре с которым уже было высочайше одобрено, обер-полицмейстер лично проверял личность Касьяна Демьяновича и не нашел ничего подозрительного: все отчеты одесского генерал-губернатора свидетельствовали об исключительной благонадежности. Он был из староверов, жена умерла при родах семь лет назад, ребенка спасти не удалось. Жил вдовцом в патриархальном доме на Греческом базаре близ Полицейской улицы, все силы души направив на коммерцию и благотворительность; поддерживал Одесское женское общество призрения бедных, членом которого состояла покойная супруга. Ошибка была исключена.

Но и встречаться сейчас с Касьяном Демьянычем – боже упаси! В случае чего потом не ототрешься. Когда вчера утром он прислал записку о срочной аудиенции, интуиция безошибочно подсказала Августу Рейнгольдовичу, что от удовлетворения подобной просьбы надо бы уклониться.

Однако оставлять сильную фигуру на шахматной доске совсем без поддержки – тоже не дело, так партии не выигрывают. А вдруг как волна схлынет без ущерба, не набрав силы? Как быть? Сидеть и ждать? Чего? Когда гной из лопнувшего фурункула испачкает золотые эполеты?

Только сейчас Август Рейнгольдович заметил, что неистово выстукивает карандашом марш «Прощание с Гибралтаром»[46]. «Не лучше ли самому выступить врачом и вскрыть нарыв? – подумал он и вернул карандаш в бронзовую чашу. – Но прежде следует убедиться, что эту фигуру уже не спасти. Да-с… Именно так!»

К обер-полицмейстеру вернулось прежнее самообладание. Он повернулся к Ардову и мягко улыбнулся:

– Илья Алексеевич, а вам не приходила в голову мысль, что Костоглота специально кто-то подводит под монастырь?

Такую идею чин сыскного отделения рассмотреть еще не успел.

– Уж очень услужливо разложила перед вами эти улики чья-то старательная рука.

Ардов боролся с желанием достать пилюльку из колбочки под левой манжетой, чтобы прибить отвратительный вкус прогорклого молока во рту.

– Посудите сами, – вкрадчиво продолжил сановник. – Кто-то убивает каторжанина Куля и забрасывает Костоглоту в кабинет голову хряка, чем наталкивает нас на мысль о преступном прошлом коммерции советника. На следующий день его табакерка оказывается в кабинете убитого коллежского асессора. Справились ли вы, где находился Касьян Демьяныч в момент предполагаемой смерти Остроцкого?

– Завтракал у себя дома, – угрюмо доложил сыщик, не очень-то доверяя показаниям прислуги, которые по его просьбе взял полицейский чиновник Пилипченко. Да и в этого каторжника Куля Костоглот вполне мог садануть шаром в полночь второго дня – на это время алиби у него нет, был в «Пяти шарахъ». Но Ардов промолчал. Он не столько понял, сколько почувствовал, что некоторые другие имевшиеся в его голове еще непричесанные факты и мысли по делу вполне допускали взгляд на вещи, который предлагал Райзнер.

– Ну вот видите, Илья Алексеевич… От него хотят чего-то добиться! А он – кремень! Не сдается. Семьи, близких нет, ухватить не за что, вот и решили представить достойного человека исчадием ада. Что и говорить, действуют дерзко, с фантазией… Но и вам, мой друг, не следует становиться инструментом в руках преступников – будьте бесстрастным, не позволяйте чувствам вести вас по ложному следу.

– Кто же завел такую дерзкую игру?

– А вот это, мой дорогой друг, нам и предстоит выяснить…

Глава 18. «Дуплет»

В участке Ардов застал бушевавшего купца второй гильдии Трепахина, поставлявшего сукно по казенным заказам. Трепахин требовал арестовать молодого человека в бархатной курточке с бантом, который сидел тут же, затравленно озираясь по сторонам одним глазом. Второй его глаз затек по причине грубого обращения околоточного надзирателя. Несмотря на испорченную внешность, лицо юноши все еще сохраняло приятные черты, а сам он вызывал жалость видом беззащитной покорности.

Со слов фабриканта выходило, что молодой человек является мошенником и требует погашения фальшивого векселя на тысячу рублей. Вексель был тут же – его вертел в руках старший помощник пристава фон Штайндлер.

– Так это не ваш вексель? – уточнил Оскар Вильгельмович.

– Еще чего! – воскликнул Трепахин.

– А подпись чья же?

Фабрикант запнулся. Старший помощник показал ему гербовую бумагу, словно напоминая, что там имеется автограф векселедателя.