Змеиная голова

Ардов не торопился принимать слезы Варвары Андреевны за чистую монету – все-таки перед ним была артистка.

– Что между ними произошло в тот вечер? – холодно продолжил он. – Они ссорились?

– Понятия не имею!

Найденова сделала очередной удачный удар.

– Шар – два борта – шар, – объявил маркер.

– Вы были знакомы с Кулем? – не унимался Ардов.

– Никакого Куля я не знаю!

Явно разволновавшись, Варвара Андреевна сделала удар такой силы, что шар вылетел за борт.

– Шар за пределами стола – фол! – объявил маркер и снизил сумму балов Найденовой на одно штрафное очко.

Ардов подобрал шар и вернул его в поле на переднюю отметку.

– С тем господином, который встречался с Костоглотом, – пояснил он и сделал зачетный удар: биток с силой отлетел от обоих шаров и через весь стол докатился до дальнего борта.

Варвара Андреевна замерла, словно собираясь с духом.

– Он представился господином Кульковым, купцом первой гильдии, хозяином какого-то литейного завода.

– Как вы с ним познакомились?

Ардов подошел ближе.

– Он приходил в театр.

– Это вы представили его Костоглоту?

– Поверьте, он не убивал! Я ждала на улице, в экипаже. Он вышел раздраженный, назвал этого Кулькова крысой, и мы уехали.

– Как же вы можете утверждать, если не присутствовали при самой встрече? – холодно усомнился Ардов.

Варвара Андреевна хотела что-то ответить, но в этот момент за спиной Ильи Алексеевича возникла фигура царя Менелая, вернее, артиста Соломухина, который вчера на сцене «Аквариума» водил войска на непокорную Трою.

– О, господин писатель! Какая приятная встреча! Так вот где вы черпаете вдохновение для своих пьес? Не изволите партейку? Как насчет «Трехбортового карамболя»?

Ардов обратил внимание на перевязанную ладонь Соломухина.

– У вас рука… – указал он на бинт.

– Пустяки, – махнул тенор. – С позволения сказать, колба на керосинке лопнула.

– Писатель? – пришла в себя Найденова и перевела взгляд с одного на другого. – Вы знакомы?

– Да, – хохотнул артист, – господин драматург заглядывал к нам давеча в театр. Хотел лично засвидетельствовать восхищение вашим, Варвара Андреевна, блестящим исполнением роли Клеопатры, но уже не застал.

Соломухин принялся натирать мелом кий, обернулся к Илье Алексеевичу и вздрогнул. Перед ним стоял внушительного вида околоточный надзиратель с огненно-рыжей бородой. Это был Свинцов. Он уже успел шепнуть сыскному чиновнику, что тому надлежит срочно проследовать в Министерство путей сообщения. Там – труп.

Глава 16. Второе убийство

Начальник контрольной комиссии, коллежский асессор Остроцкий висел в своем кабинете на крюке от люстры. Он был мертв. Люстра лежала тут же, на паркете, рядом с опрокинутым стулом. Повсюду осколки стекла – при повешении несчастный, вероятно, опрокинул стоявший на краю стола графин. На полу имелось бурое пятно и ощущался стойкий винный дух.

Рабочий стол был завален финансовыми отчетами, справками, ведомостями и прочими документами. Ардов отчужденно перебирал бумаги, похоже, даже не вчитываясь.

– Характер висения свободный, положение тела вертикальное, соприкосновение с окружающими предметами отсутствует, – диктовал Жарков для протокола, который вел Облаухов, примостив переносную чернильницу на краешке стола.

В министерство прибыли чуть ли не всем отделением во главе с приставом: самоубийство коллежского асессора – дело не рядовое, спрос будет с самого верху, так что надлежало проявить и тщание, и рвение. В соседних кабинетах шли опросы министерских обитателей.

Троекрутов вертел в руках модель паровоза, взятую с полки.

– Илья Алексеевич, как думаете, каковы причины этого самоубийства?

Перед внутренним взором Ардова раскрылась книжка Михневича «Язвы Петербурга», которую он от нечего делать пролистал в книжной лавке неделю назад.

– По статистике, утомление жизнью – полтора процента, страх наказания – два с половиной, материальные потери – пять, любовь, ревность, горе и обиды – семь, физические страдания – восемь процентов, душевные болезни – тридцать четыре, алкоголь – сорок три.

– Сорок три? – Троекрутов оживился. – У меня вот был случай. Денщик самоудавился. Случайно. Хотел согреться, сел у печи. Дверца вот так вот приоткрыта была, задвижка вот так торчала. Выпивши он был крепко, потому сразу же заснул, повалившись вперед. А воротником возьми да за эту задвижку и зацепись! Вот так вот.

Пристав ухватил себя сзади за воротник, показывая, в каком месте задвижка зацепилась за одежду денщика.

– И что же вы думаете? Так во сне и задохнулся. Собственным воротником удавился. Да-с… Пьянка, она, знаете ли, до добра еще никого не доводила…

Троекрутов поднес к носу осколок графина и понюхал.

– Ну, мне кажется, тут все понятно. Сумасшедшим чиновник контрольной комиссии быть не мог, так что вывод один – чрезмерные возлияния. Вот и улики, так сказать, любезно приготовлены… Выпил – и…

– Запах алкоголя от трупа не определяется, – сухо уведомил Жарков, не отрываясь от осмотра.

– А что ж еще? – удивился пристав. – Не утомление же жизнью.

– Может, горе и обиды? – предположил Облаухов.