Змеиное гнездо

Дэвид Джон все делал для семьи, шестьдесят часов в неделю ковырялся в моче и дерьме, принял двух мальчишек, хотя они ему никто, и воспитывал как сыновей, хороший муж, хороший отец, учил детей учиться, много работать, отдавать честь флагу и славить Иисуса, и все это – балансируя на колючей проволоке. Все отняли, потому что двум черным, родившимся при деньгах (сыну шефа полиции с воспитательницей и сыну двух юристов, кому жизнь поднесли на блюдечке с голубой каемочкой), не угодили татуировки Рикки. Они.

Джессап точно знает, кого имеет в виду Дэвид Джон, когда говорит «они».

Ответ

Копы возвращаются к Джессапу и Дэвиду Джону, но черный откалывается и садится в патрульную машину. Заводит и сдает назад, до конца дорожки. Хокинс наблюдает, ждет, потом оборачивается к Дэвиду Джону и Джессапу.

Джессап качает головой.

– Я не…

– Заткнись на хрен! – Хокинс в ярости, почти звериной. – Я спрошу только раз и хочу услышать правду. Честный ответ, Джессап. Ты понял? – он смотрит на Дэвида Джона. – Все это может закончиться, но только если твой сын скажет мне правду. Усекли? Я должен что-то знать про вчерашнюю ночь?

Джессап бросает взгляд на Дэвида Джона. Дэвид Джон отвечает самым незаметным кивком.

– Давай, Джессап. Пол свой. Может, ты его не помнишь, потому что (по очевидным причинам, полиция и все такое) в церкви он старается держаться ниже травы. Но он из церкви.

Хокинс чуть смягчается.

– Рад, что ты вышел, – говорит он.

– Я тоже. Итак, Джессап, – говорит Дэвид Джон, глядя на пасынка, – что случилось?

Хокинс поднимает руку.

– Погоди. Давайте расскажу, что у нас есть, а потом расскажешь, что произошло. Чтобы все без ошибок.

Джессап пытается понять, не разваливается ли мир вокруг. Ноги дрожат. С самого утра он съел один банан и «Сникерс», проспал часа три-четыре. Не помешал бы душ, бутерброд, даже подремать перед работой. Вместо этого он стоит на дороге и говорит с…

Хокинс рассказывает. Куча ребят заночевала у Виктории, проспалась, утром один собрался домой и увидел, как солнце бликует на металле и разбитом стекле «Мерседеса», разбившегося на опушке леса под холмом. Там Корсон, без ремня безопасности, проведут вскрытие, проверят на алкоголь и наркотики. Предполагается, что это просто стандартная трагедия, пацан заглушил машину и поставил на нейтралку вместо ручника, слишком пьяный, чтобы остановиться. Так сперва и подумали, но Кортака в тихое субботнее утро – это куча свободных копов на пороге у Виктории, а куча копов – это куча разговоров с кучей ребят, и тут всплывает имя Джессапа.

– Итак, – говорит Хокинс, – первая версия – это просто какой-то тупой ниггер… – Джессап ловит себя на том, что приходится применить усилие, чтобы не вздрогнуть: знакомое слово звучит так незнакомо в устах этого копа в форме, а Джессап не врал Каннингему, что сам никогда так не говорит. – Не умеет пользоваться ручником, но раз вчера домой вернулся Дэвид Джон… – Хокинс вздыхает. – Вчера утром летучка началась с того, что шеф полиции объявил: Дэвид Джон вышел из тюрьмы и нам надо смотреть в оба, искать любой повод тебя закрыть. У него на тебя зуб, и наш приказ – если с тобой что-то случится, что угодно мутное, то все записывать, прикрывать свои жопы. И вдруг здрасьте: утро субботы, еще один дохлый ниггер…

Дэвид Джон перебивает:

– У меня дома мы так не говорим. Это христианская семья.

Хокинс прищуривается.

– Ладно. Еще один дохлый негр, что лично для меня значит хорошее начало дня, но многие школьники называют имя, и это имя ребенка Дэвида Джона. Выглядит паршиво, Джессап. Давай спрошу еще раз: я должен что-то знать о том, что случилось вчера ночью?

Джессап может дать только один ответ.

– Нет.

Лес, деревья

Хокинс разыгрывает представление для своего напарника, наблюдающего из машины, записывает в блокнот, попросив Джессапа шаг за шагом описать все, что случилось вчера, от футбола до этой самой минуты.

– Ничего не упускай, – говорит Хокинс. – Хочешь, чтобы все закончилось, – будет намного проще, если я не наткнусь на сюрпризы. Хорошо ли, плохо – все рассказывай.

– Полу можно доверять, – говорит Дэвид Джон.

Джессап и рад бы, но не может не подумать о том, что это значит: Хокинс прячется за значком и формой. Залег в ожидании. Джессап знает, что может доверять отчиму, но этот коп – дело другое. Неважно, что о нем говорит Дэвид Джон.

В основном Джессап рассказывает как есть. Рассказывает о том, как Корсон пнул фару на стоянке, об ужине в «Кирби», как его остановили (хотя Хокинс и сам это знает, но не поправляет и не напоминает, что вчера Джессап заявил, будто не знает, что случилось с фарой), о том, как Корсон пристал на вечеринке.

– Когда примерно это случилось?

– Одиннадцать. – Он достает телефон. Смотрит на переписку с Диан. – Я писал своей девушке в десять пятьдесят пять. Это было максимум через пять минут. Заварушка с Корсоном продлилась всего пару минут.

Хокинс перестает писать. Смотрит на Джессапа.

– Какая-то девушка на вечеринке все сняла. Держи это в уме. Говори правду, когда будешь рассказывать, что произошло.