Змеиное гнездо. Безумный маг

Кьяра так и не отняла свою руку. Она сидела прямо, уставившись в одну точку, и слушала, наверное, самую невероятную историю в мире, и удивительную, потому что она случилась с ней самой.

– Никто так и не спросил о новорожденной девочке. И дама Донателла упокоилась. Она приказала мне убрать пеленки далеко в шкаф и не вспоминать о них. Но бедняжка сломала ногу, и так и не поправилась. Вы привязались ко мне, и я поехала с вами и господином Киро в Морскую Длань. Сначала я сильно боялась, да и языка не знала. Думала, монсеньор Зигмунд выгонит меня. Но он потребовал показать ему ваши пеленки и рассказать, как вас нашли. Я все выполнила, и больше со мной об этом не разговаривали. Но я смекнула, что надо молчать и хорошо служить, раз уж попала в такое место.

– Зигмунд умел благодарить людей за верную службу, – кивнула Кьяра.

– В ваших пеленках была завернута фигурка духа-покровителя, маленькая змейка, – продолжала Алессия. – А на самих пеленках был узор, тоже со змейками. Господин Киро говорил, что это герб.

Змеи? Перед глазами Кьяры пронеслась пышная церемония похорон, серый с красным строй гвардейцев, большое знамя, прикрывавшее катафалк, и мертвенно-бледное лицо покойной королевы. Кавалер Ридель, наклоняющийся к ее лицу, Элвира Ротман и траурное платье с плотной вуалью, гвардейцы, пропустившие ее в покои королевы, принц Джордано на балконе. Почти девятнадцать лет назад. Нос Оленя. Последний придворный маг Илеханда князь Стефан Леманн был убит за покушение на принцесс. Три девочки, две по два года и одна новорожденная, были признаны мертвыми, потому что поиски ничего не дали. Вдова Донателла Фарелли, на пороге замка которой непонятно откуда появился ребенок, в двадцать пятый день Носа Оленя.

– Покажи мне эти пеленки. Или фигурку. – Кьяра облизнула пересохшие губы.

– С вами все в порядке, миледи? – Алессия поднялась на ноги и бросила на нее тревожный взгляд.

– Да… Нет, – отозвалась Кьяра. – Но мне надо их увидеть.

– У меня их нет. Монсеньор Зигмунд, должно быть, оставил их у себя. Я принесу вам воды и открою ставни. Здесь слишком душно.

«Этого не может быть», – говорила себе Кьяра, ворочаясь в постели. Весь дом был погружен в тишину, только на подоконнике шуршала кошка. Одна из хозяйских крысоловов попыталась сначала пробраться к Кьяре в кровать, но, будучи бесцеремонно выдворенной оттуда, устроилась у окна. «Зигмунд, старый змей, молчал всю жизнь», – пронеслось в голове Кьяры. Но перед своей смертью вызвал обоих сыновей. Уж не для того ли, чтобы поведать им свои тайны и передать дела? Значит, все знали, кроме нее. Вероятно, Конрад думал рассказать ей все после их свадьбы, но не успел. А Зигфрид, получается, не захотел. Боялся ее потерять? Холодный, жесткий безучастный ко всему Зигфрид, проявляющий сильные эмоции только в постели, чего-то боялся? Кьяра откинула одеяло и села на кровати. А почему бы и нет? Что она вообще о нем знала? Что, в конце концов, она сделала, чтобы узнать и понять, а не просто раз за разом уступать его страсти? «Самая глупая принцесса не Вильгельмина, а я», – решила Кьяра и твердо собиралась заснуть, но ее отвлекли звуки в доме. Торопливые шаги по коридорам и тихие голоса. Она встала с кровати, накинула на себя капот, взяла свечу и решила узнать, в чем дело. Кошка спрыгнула с подоконника и с мяуканьем побежала впереди нее.

В темном коридоре Кьяра столкнулась со старой Симоной. Гостья поспешила за ней и оказалась в комнате, где Алессия склонилась над кроватью и лежащим на ней человеком.

– Мы разбудили вас, миледи? – обеспокоенно спросила Алессия. – Простите, но маме снова плохо. Симона, поставь это сюда, и иди уже.

– Я не спала. – Кьяра посторонилась, чтобы пропустить служанку. – Что с ней?

– Приступ грудной жабы. Что поделаешь – в ее годы любая болезнь бедствие. – Алессия вынула пробку из пузырька, а затем вылила часть жидкости из него в кружку. – Мама, выпей это.

Перед глазами Кьяры снова пронеслась пышная траурная церемония, и в груди неожиданно стало тесно, в глазах защипало. Может, она тоже страдает от грудной жабы? Кьяра оперлась о высокую спинку стоявшего рядом стула и всхлипнула. А потом, на глазах повернувшейся к ней изумленной Алессии, медленно опустилась на пол, продолжая одной рукой держаться за стул.

– Миледи, да что с вами? Ну, успокойтесь.

Кьяра почувствовала, что ее поднимают твердые теплые руки, прижимают к надежной груди и ласково гладят по голове. Совсем как в детстве. Тело Кьяры сотрясалось от рыданий.

– Я видела маму… Я была так близко, ее юбки шуршали. А потом… она была такая холодная и мертвая. А я не знала, я ничего не знала. У меня была мама, была… была. – Кьяра цеплялась за плечи няни, словно та могла что-то исправить.

– Бедное дитя, – вздохнула Алессия. – Что теперь поделаешь.

С кровати раздался шорох и стон. Кьяру выпустили из теплых объятий.

– Простите, миледи. – Алессия склонилась над больной. – Поспи, мама, тебе станет легче.

– Как я могу, – услышала Кьяра тихий слабый голос. – Я дала ей умереть. Какой ужас, какое страшное злодейство. В мире духов мне не будет покоя.