Змеиные боги

Монстры немилосердно терзали ногу под его руками, Смоль глухо застонала и заерзала, упала обратно в траву. Зубы сжались на рукаве кофты, и она прикрыла глаза. Мужские пальцы массировали ступню, медленно поднимались выше. Его движения были уверенными и лишенными скованности, будто это в порядке вещей так врываться в чужое пространство и кроить его под себя. Самое страшное – она не была против. Ни когда едва теплые пальцы коснулись коленки, ни когда они поползли по бедру. Щек остановился за мгновение до того, как она напряглась. Будто кожей почуял установленную границу. Дразняще скользнул по наружной стороне бедра, потянулся ко второй ноге. Стало легче. По крайней мере, одна из двух могла сгибаться и не выбивала из нее жалобные стоны боли.

– Это все ради работы. В суровых реалиях я более приземленный человек, легко понять, чего от меня ожидать.

Пальцы на голени замерли, вывели задумчивый круг по штанам, и она, разжав зубы на ткани, виновато улыбнулась. Сложно понять нечеткий бубнеж с закрытым ртом, но он понял. И сейчас задумчиво осмысливал.

– Тогда тебе не стоит возвращаться в те реалии. Это слишком скучно. Как твоя работа связана с этими цветками? Удивительно, местные называют ее сон-травой и используют для лечения бессонниц, помутнения ума. Но не сумей высушить правильно, и красота превратится в яд. Стоит добавить пару цветков в питье, и хрупкий организм сдастся, остановится сердце.

– Удивительные познания, ты меня пугаешь.

Сказала так спокойно и мирно, как самую настоящую ложь. Щек не пугал. Еще тогда, на поляне у бочага, когда ее выворачивало болотной жижей, она поняла, что, не будь его там, все закончилось бы иначе. Спаси ее смелый Елизаров, пойди с ними Бестужев – ее рассудок мог помутиться от произошедшего. Катя слишком долго приходила бы в себя.

Щек будто травил ее спокойствием. Как обухом по голове, когда нельзя проморгаться и мыслить здраво. Вдыхая запах листвы и глядя в желтые глаза, она чувствовала себя опьяненной и размазанной по земле неведомой силой. Этот мужчина так радикально отличался от всех, кого она успела увидеть и узнать, что это притягивало, располагало к себе. В нем она не чувствовала ребенка, спрятанного под кожей взрослого. Он был взрослым и рассудительным по-настоящему. Он был… Правильным? Быстро смекающим и подхватывающим ее мысли.

– Пугаю ли? – Он прекратил массаж, и Смоль с удивлением поняла, что ноги прекратило крутить, они были расслаблены. Хотелось остаться лежать на этой поляне среди цветов навечно. И чтоб рядом сидел этот странный человек. – Мне кажется, тут что-то другое, я подожду, пока ты определишься.

Катя села резким рывком, неловко облизнула пересохшие губы и скрестила расслабленные ноги перед собой. Он скопировал позу, усевшись напротив так, что их колени соприкоснулись. Смоль подумалось, что ему нравился физический контакт. Это одновременно радовало и тревожило, щемило сердце. Слишком беспечно, она не могла проанализировать свое состояние, это была не симпатия, что-то неясное. Катя слишком быстро начала чувствовать себя в своей тарелке рядом с чужим. А он прибивал немигающим желтым взглядом к месту. Заставлял заторможенно сморгнуть, встряхивая головой и ошарашенно смеясь.

Над собой, своим поведением и глупостью, которую она так не любила в наивных девчонках.

– На меня твой магнетизм не действует, Щек. Я прекрасно знаю таких парней, по месяцам девушек меняете как перчатки. Я использованной быть не желаю, ищи себе добычу среди деревенских.

А внутри сжалось в комок и скользило огорчение, даже кончик языка пощипывало. Потому что Катя нахально врала. Надеялась, что выглядела при этом правдиво и уверенно. Каменная роковая женщина. Как скала, не склоняющаяся перед ветром. Лгунья, ее жало к нему, как осину. Смоль даже коленок от его ног отнять не хотела, дуя губы в мнимом осуждении.

В голове испуганно бились мысли – царапали черепную коробку и падали вниз дохлыми птицами. Что-то не то, что-то не так, она не могла вспомнить улыбку Бестужева. Ту, за которую готова была продать собственную душу еще пару дней назад. Вспоминала Сашу, а внутри все покрывалось каменной коркой и расходилось трещинами. Катя тонула в золоте чужих глаз – глубоких, сокрушающих волю и суть.

Щек прекрасно это понимал. По нему видно. Заметно по самовлюбленной скептической улыбке, с которой он встречал ее отрицание. А Смоль вязла в этом взгляде, как муха, вляпавшаяся в мед. Вот-вот умрет в избыточной сладости. Это не могло быть так, всему виной что-то постороннее. И она пыталась найти причину.

– Запах травы безобиден? – спросила с глупой надеждой, по-детски.

«Пожалуйста, скажи, что он пьянит. Ну пожалуйста».

Мужчина оставался серьезен, продолжая вглядываться в ее широко распахнутые, испуганные глаза. Мягкий голос почти перешел в чарующий шепот.

– Все, что ты чувствуешь здесь, твое собственное. Трава ни при чем. – Будто сжалившись, он прервал зрительный контакт, окинул задумчивым взглядом поляну. И это действительно отрезвило. – Так что, девочка Катя, расскажи мне больше о своей работе.