Змеиные боги

Она кивнула. Резко, настолько быстро, что хрустнули шейные позвонки. Зло сморгнула наворачивающиеся слезы. Губы шевелились, выдавливая из сжатой спазмом глотки едва уловимый шепот: «Пожалуйста».

Щек подчинился. Нехотя. На грани беспечной расслабленности подхватил свой свитер и закинул на обнаженное плечо. Бросил последний темный взгляд на Смоль и, развернувшись, пересек поляну.

Плечи Бестужева опустились, он пытался восстановить частое дыхание. Катя поднялась, отряхнула ладони и толкнула его в спину. Сильно, насколько могла. Отчаянно, с ненавистью.

– Кто тебе позволил вмешиваться? Кем ты себя возомнил?

Он обернулся. Сжал губы в узкую полосу и презрительно скривил углы. В глазах не холод, нет. В них гребаная Антарктида без шансов на выживание. Его смешок вышел злым, разочарованным:

– Оказывается, ты дешевка, Смоль, а? Пустила первого встречного к себе в трусы и посмотри где. В лесу, на какой-то замшелой поляне, как животные. Ты мне отвратительна. – Он выплюнул ядовитые слова, нависая над ней. Шаг за шагом прижимая к краю поляны, обжигая концентратом злости.

Обида хлыстом хлестнула по ребрам, и Катя не сдержалась. Резким рывком вскинула руку и ударила ладонью наотмашь по лицу. Чтобы было больно обоим, чтобы отрезвило. Не вышло. Его голова нелепо дернулась вбок, остекленели непонимающие глаза. Пальцы Бестужева медленно потянулись к вспыхнувшей щеке, Смоль стремительно отскочила.

Зашипела разъяренной кошкой, пока Саша с каким-то садистским удовлетворением шевелил челюстью, не сводя с нее глаз.

«Все верно, Бестужев. Услышь меня».

– Не смей, понял? Ты не имеешь абсолютно никакого права говорить мне такие мерзости. Ты, который менял девчонок чаще, чем коты гуляют в марте. – Голос сорвался, закончила предложение Смоль уже охрипшим шепотом. Боль была почти физической, она давила удавкой, заставляя задыхаться. Катя не сразу поняла, что по щекам покатились слезы, покрывающие удивленный образ Бестужева соленой пеленой.

И черт с ним.

Она, разочарованно покачивая головой, развернулась. Ни к чему хорошему этот разговор не приведет. Что это за приступ паршивой ревности? Все время на привязи, у ноги Бестужева, без возможности на личную жизнь. Мягкая запасная подушка Смоль, стало отвратительно от собственной одержимости и покладистости. Сколько раз она сдавалась, не выдирая из себя это до конца? Малейшая боль, и Катя пряталась, баюкала свое израненное и сокровенное в тени угла. А потом снова глядела ему в рот. Идеальному.

Больше никогда…

Рука почти вылетела из сустава, когда Саша дернул ее обратно. Впечатал в дерево, выбивая приглушенный вскрик боли.

Сумасшедший, Бестужев был уверен, что его фаза съехала и уже не вернется обратно.

Потому что ее заплаканное лицо не отталкивало, сводило с ума. Потому что Александр Александрович Бестужев никогда не подбирал за другими объедки. А сейчас не просто брал, готов был скулить от предвкушения, граничащего с ненавистью.

Губы вжались в ее, приоткрытые для очередной лавины ругательств. Зло, вбиваясь до боли, закусывая и всасывая нижнюю. Смоль пахла солью и проклятым уродом, которого звала Щеком. Влажная, мягкая и не для него.

Грубо перехватил ее руки, пытающиеся отпихнуть его плечи, сжал тонкие кисти, приковал к дереву. Катя выгибалась в протесте, сжимала зубы. И его это рвало на куски, выворачивало кровавым месивом. Бестужеву не остановиться, не одуматься. Весь кислород выкачали из воздуха, оставляя только ненавистную Смоль с ее грязным запахом. Не оставалось сил, чтобы отпрянуть, вдохнуть, сказать хоть слово. Приказать ей. Господи. Умолять.

Вспышка боли ослепила, он отшатнулся. Смоль смотрела на него огромными карими глазами и с ужасом вытирала окровавленные губы. Рот наполнил едкий привкус соли, нравится? Заслужил? Саша коснулся нижней губы, и ее пронзило током. Осознание пришло запоздало – прокусила. А ее слезы текли и текли, Смоль дышала, будто вусмерть загнанная кобыла. Еще немного, и рыдания прорвутся наружу.

– Ты не имеешь никакого права поступать так со мной, Бестужев, – зашипела тихо и едко. Когда он сделал шаг вперед, Катя отшатнулась. Громко всхлипнула и сорвалась с места, на ходу подхватывая корзины.

И, видел бог, Саша прикладывал все силы, чтобы не сорваться следом.

Хрипло дышал, сжимая и разжимая кулаки. Когда Бестужев увидел Смоль распластанной под другим, он умер. И продолжал умирать сейчас. Ощущая, как не просто перешагнул грань – перепрыгнул с разбега. А под ногами не оказалось земли – поглощающая пустота.

Он почти дошел до их избы, когда заметил силуэт Чернавы у ее покосившегося низкого домика. Громкий щелчок в голове ударил по мозгам. Пазл сложился.

– Неужели это ты, сука?

Тело рванулось вперед, будто в нем еще были жалкие остатки сил. Будто у него осталась надежда. Неправда, эта дрянь давно бросила Сашу один на один с его жаждой и болью.