Змеиные боги

Вячеслав понимающе кивнул, а в избу уже зашел раскрасневшийся оживший Павел – огромная рубашка свисала с рук широкими рукавами, зато на животе натужно скрипели пуговицы. Штаны он подвернул несколько раз, про портки Елизарову думать не хотелось. Счастье уже то, что от него пахло дегтярным мылом, а не мочой и рвотой. На человека стал похож, только в глазах полопались сосуды, окружая радужку зловещим красным цветом. Должно быть, с натуги от хохота. Славика передернуло.

– Спасибо вам за все. – Он крепко пожал руку замершего за столом деда, кивнул его жене – она прижимала к груди мокрые банные полотенца и близоруко щурилась, глядя на Елизарова с тревогой. – Пошли, Павел, кольцо твоей возлюбленной нужно на место возвращать.

Одоевский испуганно шарахнулся. На пути своем чуть не снес бабку и неожиданно проворно для своей полноватой туши нырнул к ней за спину. Это было бы смешно, если бы не усталость, свесившая ноги с его плеч. Мысли тяжелым грузом давили к земле, Славику казалось, что из-под них не выбраться. Брови сурово сошлись у переносицы.

– Это еще как понимать?

– Не пойду. Пусть одна идет, с меня хватит, из-за дуры чуть с жизнью не простился.

– А чья вина, что она кольцо с костей стянула? Кто рядом зенками хлопал? – Он сделал пружинистый шаг вперед, и Одоевский затрясся, словно плохо застывшее желе.

– А ты не рядом стоял? – Коротко огрызнувшись, друг упал на лавку и вцепился в нее пальцами. Намертво. Если тащить его за собой, то только с ней в объятиях.

Слава сдержал порыв зло сплюнуть, только кулаки сильнее сжались.

– Трус.

– Не серчай на него, ему страшное на долю выпало. Прав мой дед – помощи ждать не от кого. Не хотеть класть голову на плаху нормально. Каждый за себя ответ несет, раз девочка бед наворотила, так пущай и решает, что других за собой тянуть. – Голос бабки звучал пристыженно, но его взгляд она встретила прямо.

И от этого стало едко. Мысли проедали соляной кислотой черепную коробку, во рту появился привкус жженого сахара – горький, ядовитый и приторный. Умри они все здесь – деревенские попросту закроют глаза. Некому будет горевать, никто не захочет расправы или мести, не сознается, что стало с компанией беззаботных студентов на самом деле.

Так утонул ли тот мужчина на болотах? Или мальчишка-проводник так старательно отводил взгляд оттого, что знал истину? Не подготовленных к сложной жизни сама земля здесь пожирает. Естественный отбор, оставляющий вот таких – трусливо заламывающих руки, сушащих полынь огромными вениками в широком сарае у предбанника.

Славику нечего было сказать. Все смотрели на него с обрекающим приговором на лицах. Елизаров кивнул, сдаваясь, убеждаясь в праведности своих мыслей. И нетвердым поспешным шагом пошел к дверям.

– Спасибо за посильную помощь, дед Беляс. Да только зря вы всех своих деревенских в дураки записываете. В бане Катю ваш вчера спас – Щек. Он и сегодня посоветовал за Павлом следом идти, чтоб спасти этого труса от беды.

За спиной раздалось приглушенное оханье и громкий хруст граненого стакана. Поскакали по полу крупные осколки, дробно зазвенели о неровные бока друг друга. Бабка тоненько заголосила, упала на коленки, прибирая осколки, путаясь в молитвах. Славик стремительно обернулся.

В руке Беляса остались остатки стакана, по дряблой, обесцвеченной временем коже стекали крупные алые капли, разукрашивали дерево столешницы. Быстро, наверное, дед поранился слишком глубоко – но сам даже не заметил. Смотрел на него широко распахнутыми, выпученными глазами, хватал воздух ртом. Грудная клетка ходила быстро и мощно, словно кузнечные мехи. Бабка у стола заметила кровь, принялась плакать, побежала к коробу.

– Как ты назвал местного хлопца?

Эта реакция заставила его смутиться, вызвала недоумение.

– Щеком его зовут. Может, и не местный он, Саша о нем не так много говорил, а Катьку я об ухажере не спрашивал. Грызлись наши из-за него, как собака с кошкой… Что, дурной он?

Парень не казался плохим, странным – да, еще больше зазнавшимся. Но не было в нем ни капли безумия, как в том же дурачке Василько, которого они повстречали в свой приезд на дороге. Елизарову казалось, что и Одоевскому Щек понравился бы – оба серьезные, внимательные, с хваткой. Понравился, если бы цепкость его не коснулась Кати.

Бабка вернулась к столу, плеснула на рану Беляса самогоном и прошлась прямо по ровным краям кожи шершавым огрубевшим пальцем, убеждаясь, не застряло ли стекло. Тот даже не сморщился – смотрел на Елизарова, обмерев, не шевелясь. А когда начал приходить в себя, вяло отмахнулся от помощи жены:

– Да погоди ты, Маруся! Что мне эти тряпицы, зажило б и так. Ты лучше ему пузырек с полынной настойкой дай!

Она снова посеменила к коробу. Под растерянный взгляд Славика достала небольшую бутылочку с темно-коричневой жижей, дрожащими руками сунула в его расслабленную руку, заставляя сжать пальцы. В глазах плескался испуг. Его не было даже тогда, когда дед рассказывал ей о русалках. Не было такого животного страха и трепета.