Я искал кельи пленённых монахов. Птицы, которые были мне как братья, подсказывали мне дорогу. И деревья, которые стали мне как братья, подсказывали мне дорогу. И вот, обойдя лесистые холмы, я вышел на большую высокую гору. С неё смотрело вниз множество ископанных пещер, узких, как гробы. Это были кельи монахов, пещерную жизнь которых прервали воины раджи. Я вскарабкался по травянистому склону. Кельи источали едва уловимый запах ладана. Так мне показалось. Может быть, это благоухал какой-нибудь кустарник. Изнутри пещерки были искусно укреплены свежими брёвнышками и бамбуком со свежими срезами. Не составляло труда представить, как текла в этих кельях размеренная монастырская жизнь. И всё же что-то чудное таилось в каждом незнакомом углу, что-то нужное мне, что я искал и никак не мог найти. Я переходил из кельи в келью, и в одной из них у меня захолонуло дыхание. Икона поразила меня. Богородица (если это была Богородица) была темнолика, с яркой такой на лбу, в цветастом сари, какие обыкновенно носят состоятельные брахманки. И с золотым тонким колечком в крылышке носа. А Богомладенец (если это был Он) был в красной чалме. А в нише под иконой я увидел свиток из белого чинского шёлка. Сердце заколотилось, но не сверху вниз, как обычно, а справа налево. Перекрестившись, я протянул руку к свитку и осторожно взял его. И развернул. Находка вызвала у меня головокружительную радость, и я присел на чурбак. Буквы дрожали перед глазами, и я долго не мог не только прочитать написанное, но и угадать, на каком языке текст. Смахнул слёзы и прочитал по-гречески на тонком белом шелку, тканном в воде и лощённом самоцветным камнем:
«Эти тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал Дидим Иуда Фома».
Признаюсь, мне было немного не по себе. Мне бы поблагодарить Бога за находку, встать на коленопреклонённую молитву, а на меня вдруг напал страх. Мне будто кто-то внушал, что я не успею прочитать текст до захода солнца, а ночью я непременно потеряю свиток. Я вышел на небольшую песчаную площадку перед входом в келью…