На стене кабинета висел портрет моей матери в рамке. Судя по ее платью, фото было сделано в день их с отцом свадьбы. Под ним была другая рамка, объемная. В ней под стеклом лежала одна красная роза. Я сразу узнала цветок – он был из того букета, который я положила на гроб матери. Она умерла от рака незадолго до рождения Тедди. Отец не был виноват в ее смерти. Но зато он был виноват во всем остальном, и за это я его ненавидела.
– Ну вот, запустился, – сказал отец.
Я обошла стол так, чтобы видеть экран.
– Заходи в почту.
Еще минуту загружался его аккаунт в «Хотмейле».
– Ты все еще им пользуешься? – не сдержалась я.
– А что? Он же работает.
В почтовом ящике не оказалось никаких посланий от «Озириса». В плане общения отец как был, так и остался минималистом: в ящике хранилось всего двенадцать писем, так что ошибиться было невозможно.
– Проверь спам, – велела я.
Он кликнул туда. Пусто.
– Значит, у тебя есть другой адрес.
– Нет, только этот, – сказал отец, но тут же вспомнил: – Точно, есть же еще один, для бизнеса… Сейчас зайдем туда.
Уставившись в стену, я ждала, когда откроется вторая почта.
– Извини, я редко пользуюсь этим адресом, – сказал отец, видя мое нетерпение. Я промолчала, разглядывая фото у него на столе. На одном была вся наша семья: мне едва исполнился год, Каро лет шесть; на другом – мы с Каро в обнимку.
– Ты поставил эти фотки, когда умерла Каро? – спросила я отца.
– Нет, они давно здесь.
– А зачем тут мои?
Он оторвался от клавиатуры и повернулся ко мне:
– Потому что ты – моя дочь.
– Мы же не общаемся.
Он снова повернулся к компьютеру.
– Это твой выбор. И я его уважаю. Но, разговариваешь ты со мной или нет, это не отменяет того обстоятельства, что ты – мой ребенок.
– На меня твоя психологическая трепотня не действует. Я тебе не Каро, – предостерегла его я. – Это она умела прощать, а я – нет.
– Знаешь, вряд ли тебе это понравится, но ты куда больше похожа на меня, чем Каро.
– Ищи лучше письмо, – перебила его я.
– Я говорю это не для того, чтобы сделать тебе еще больнее, – ответил отец. – Уж я-то знаю, каково это – испытывать гнев. Не знать, как справиться со своей яростью.
– Заткнись. Ты ничего обо мне не знаешь. Ты и я – биологические родственники, но я никогда не думаю о тебе как об отце. Для меня ты – тот, кто избивал мою мать.
В комнате повисло ледяное молчание.
– Я переставал быть собой, когда пил, – прошептал он. – Если б ты знала, как мне теперь жаль…
Но это я уже слышала. Отец всегда винил во всем алкоголь, даже когда пил. Послушать его, так виски меняет природу человека. По мне, так это все равно, что сказать: маска, которую носит человек, определяет его характер. Впрочем, в случае с моим отцом верно было как раз обратное: алкоголь срывал с него маску и показывал его гнилое нутро, его истинную сущность. Так в фильме ужасов какой-нибудь монстр стягивает с себя человеческое лицо, а под ним оказываются скользкие щупальца. Тьма, которая всегда была внутри…
– Просто найди письмо, – повторила я.
Я наблюдала, как он роется в сообщениях компании. Ничего от «Склепа Озириса» там не было.
– Может, оно в почте, дома? – предположил отец.
– Но это же не письмо! Не обычная почта! – от расстройства я даже закричала. – Слушай, у тебя должен быть еще адрес. Люди то и дело подписываются на новые адреса, а потом забывают…
– Я пользуюсь своим уже двадцать лет, – возразил он. – Адрес компании новее, потому что я долго не хотел заводить сайт. Никаких других у меня нет.
В отчаянии я вынула свой телефон.
– Сообщение выглядело вот так. Видишь?
На экране появилась надпись: «Склеп Озириса сохранит ваши данные в целости и неприкосновенности». И ниже: «Кэролайн Кроули хочет, чтобы вы прочли это письмо».
– Так ты про это? – Отец выглядел ошарашенным. – Я его сразу стер.
– Что? Почему? Что там было написано?
– Не знаю. Я его даже не открывал. Эти стервятники-журналисты то и дело названивали мне, спрашивали, сидела ли Каро на наркотиках… Я думал, это от них.
– Открой корзину, – велела я ему.
Он открыл, и первым, что мы там увидели, было письмо Каро. В нетерпении я оттолкнула руку отца и сама кликнула на письмо.