Как и было сказано – ты остался таким же, как и был. С годами это начинает звучать скорее как похвала. Потому что именно из этой точки постоянства выводится главный десятый тезис: он о том, чему я (ты, он, она) НЕ научились у Егора Летова. Потому что этому научиться нельзя. Что все в конечном итоге пишется слитно, имеет схожую природу и не подлежит частичному копированию. Мне кажется, что он сумел переплавить условно кьеркегоровское «Или-или» (или даже собственное «Кайф или больше», что уж там далеко за датчанином ходить) в одно соединительное гласное И. «Гражданская оборона» пела о нераздельности грязного и возвышенного, пакостного и пресветлого, дурости и святости, косного и провидческого, скудости и преизбытка – список подобных пар можно продолжать довольно долго. «Оборона» и была такой соединительной трубой между самыми разными берегами (не станем здесь мусорить заезженными ассоциативными рядами насчет перехода в другой мир и прочими break on through). Это всего лишь связующий переход, который каждый волен интерпретировать и ощутить по-своему, – мне, например, хватило перехода в метро, на трубу мне лазить не суждено. Летов пел о неразрывности и бесповоротности, и не нужно быть представителем философского отдела ЮНЕСКО, чтоб понять простую истину: подобное слияние-сияние не для всех и каждого. Подобный переход кажется обманчиво простым, как эта металлическая дура над рекой или как союз в заклинании «Хуй на все на это, и в небо по трубе». На деле же это союзное И – есть самое трудное. Летов и был таким глобальным соединительным И, словно по первой букве своего настоящего имени. Его песни, как и было сказано, отлично распадаются на стеклышки калейдоскопа, и нет противоречия в том, что их можно прикрепить к совершенно разным знаменам. «Вот еще раз я». Но в качестве цельной модели мира «Гражданская оборона» пребудет акцией навечно разовой.
А нам в назидание, развлечение и, возможно, помощь остался целый ворох разрозненных рабочих схем. Так, например, в том же припеве про трубу все обычно ограничиваются первой частью предложения. Или второй. Но чаще, конечно, первой. Впрочем, это неважно, поскольку по-настоящему работают эти части только в летовской уникальной связке, а ее воспроизвести не выйдет.
Я постоял на пустом берегу, пока в голове сам собой не завелся вопрос: вот будь у меня дети, хотел бы я, чтобы они слушали «Гражданскую оборону»? Уверенности нет. Но, с другой стороны, детей у меня тоже нет – и как знать, может быть, это каким-то боком связано с вбитыми по юности в голову песнями ГО?
По мосту с ровным грохотом побежала новенькая красная электричка. Утки с гиканьем закопошились в запруде. Вокруг, сколько хватало взгляда, как на широком экране кинотеатра «Авангард», простиралась светло-серая неоспоримая весна с угасающими снегами. Сдавленный дневной свет превращал уже почти незнакомое пространство в лояльный ко всему фон, в план. Я посмотрел на трубу в последний раз, внятно, на выдохе произнес «хуй-на-все-на-это» и, не закончив фразу, пошел по перепачканным сугробам в сторону железнодорожной станции.