Знай мое имя. Правдивая история

Но еще кое-что привлекло мое внимание. Я не сводила глаз с матери, которая мрачной безмолвной тенью стояла рядом с дочерью, пока та читала свое заявление. Сколько изможденных и мрачных родительских лиц. Нам редко удается заглянуть дальше первой линии и увидеть тех, кто во втором круге. Какой огромный контраст составляли эти сильные и мужественные дочери своим раздавленным горем родителям, говорившим еле слышными голосами. Это зрелище навсегда осталось у меня в памяти. Произошла смена ролей: взрослые отошли на второй план, превратившись в беспомощных наблюдателей, чтобы посмотреть, как их пятнадцатилетние дочери выйдут вперед, требуя возмещения. За каждой мощной речью скрывался второй слой мыслей, отражавшихся в глазах родителей, в которых, казалось, навек поселилась тяжелая вина. В них прочитывалась боль: вы еще слишком молоды, чтобы знать такое. В них читался немой вопрос: что я могла сделать, чтобы предотвратить все это?

Когда бабушка Энн спросила маму, что та почувствовала, когда я сообщила ей, та ответила:

• стараюсь забыть об этом;

• у меня колени подкосились;

• ведь именно я подвозила ее тогда;

• я должна была развернуться и увезти своих малышек домой.

Джулия говорит: «Ведь именно я пригласила вас на ту вечеринку».

Тиффани говорит: «Именно я оставила тогда тебя».

Лукас говорит: «Именно я последний говорил с тобой по телефону».

Я сотни раз убеждала их, что только благодаря им я все еще жива, что не они виновны в моей боли. Но я до сих пор замечаю это в поведении моих родителей: как только разговор заходит о деле, их лица становятся мрачными, словно тучи закрывают солнце.

Тогда, во время речи гимнасток, я впервые видела зал суда со стороны. Несколько лет я избегала сцен с судебными заседаниями в сериалах, телешоу, фильмах, даже в мультфильмах. Стоило мне на Хэллоуин натолкнуться на ребенка, наряженного в черную мантию и парик, и я тут же начинала ненавидеть бедное дитя, а заодно его родителей, считавших этот образ забавным. При этом я понимала, насколько такое отношение ненормально.

Я считала систему уголовного правосудия жестокой, съедающей все наше время. Моя вера была слаба. Так куда же нам было идти? К кому обращаться? Почему так невероятно редки истории, рассказывающие о справедливом, заботливом отношении к жертве — разве не этого мы ждем от правосудия? А потом появилась судья Аквилина[80]. Я никогда не ставила под сомнение то довольно ограниченное время, которое было отпущено мне на чтение заявления, пока судья Аквилина не выслушала сто шестьдесят заявлений, давая понять, насколько важно каждое. Пространство судебного зала, означавшее для меня только страдание, она наполнила сочувствием и пониманием:

Оставьте здесь свое чувство вины. Ему нет больше места в ваших семьях.

Она прогнала все зло:

Родители, перестаньте винить себя и стыдиться. Поверьте, никто из вас не мог об этом знать. И вы все равно поступили бы так же.

К девушкам она обратилась с такими словами:

Оставьте всю боль здесь, идите и совершайте свои великие дела.

Я даже не подозревала, что такое было возможно. Судья в зале суда как капитан на корабле. Капитан моего судна нас потопил. Судья Аквилина развернула корабль, направив его к горизонту. Мне хотелось верить, что Стэнфорд тоже станет таким же флагманом в защите жертв насилия.

Я родилась в больнице Стэнфорда и в детстве думала, что это автоматически делает меня умной. Я каталась на велосипеде вдоль пальм и эвкалиптовых деревьев, подпирающих красные черепичные крыши. Названий большинства зданий я, конечно, не знаю, но почти с каждым у меня связаны воспоминания, о каждом я могу сказать: «Здесь я…» Здесь я сидела за раскладным столиком и продавала скаутское печенье. В средней школе я очень стеснялась своего роста, и бабушка Энн привела меня на встречу со стэнфордской женской баскетбольной командой, чтобы показать, в кого превращаются высокие девочки. На каждую игру я брала с собой дедушкин бинокль; когда радовалась удачному броску, махала маленьким шарфиком с эмблемой Стэнфорда — мне нравилось это танцующее дерево, похожее на огромный моток туалетной бумаги с игрушечными глазами и свисающими листочками. В Стэнфорде я учила китайский у фонтана, ходила на компьютерные курсы, где узнала, как записывать и монтировать видео. Первое мое видео было про вилку-супергероя («Супервилка-3000», она могла рыть ямы и расчесывать шерсть своим питомцам). На стэнфордских полях мы с Тиффани находили в траве мячики для гольфа, воображая, что это волшебные яйца, и забирали их домой, чтобы выхаживать.