«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Однако затем "умножившийся свет возвел их выше всего видимого временного в невидимое вечное[328]. Се, облак светел осени их… бывший светом и дыханием Духа, Который "восхитил апостолов в мир света несозданного, непреложного, незаходимого, неизменного, беспредельного, превысшего небес, пресек в них восприятие преходящих образов мира сего"[329]. Если вначале апостолы созерцали свет, изливаемый телом Христа — Начала[330] и нетварного света, и окружающего мира, — то далее они были возведены в более высокое созерцание, когда окружающий мир исчезает.

Апостолы, "возведенные Духом Святым в созерцание неописанного Божества Иисуса Христа, услышали… в тот час невещественный и непостижимый голос Отца: "Сей есть Сын Мой возлюбленный". Это было высшим моментом фаворского события"[331].

Говоря об этом явлении, подвижник добавил: "Весьма великим, высоким было видение апостолов на горе преображения, однако еще несовершенным, потому что в то время они были еще неспособными воспринять всю полноту и совершенство явленного им света"[332]. Из-за сего несовершенства в восприятии света "возможными оставались те колебания, которым подверглись апостолы в дни Голгофы". И все же видение на Фаворе было более величественно, чем видения Моисея и Илии в Ветхом Завете.

Из этого толкования видны последовательные ступени к созерцанию. Сначала — вера в Божество Христа, затем — безмолвие, потом — молитва, подобная молитве Христа в Гефсимании за весь мир, и, наконец, — явление света, когда человек оставляет позади мир и возводится в величайшее созерцание: он "входит в облак".

Затем старец пишет о втором недоумении, которое, даже еще не выраженное, было предварено ответом сего славного мужа[333].

Исполненный печали в тот момент, старец подумал про себя: "Не мой это удел", — и сей подвижник, чтобы его утешить, продолжил рассуждение. Человек должен испытать самого себя. Ибо, если за неправды свои лишен он дара сего, не следует предаваться отчаянию и допускать мысль, что созерцание света — удел только избранных. Одна таковая мысль "может пресечь в нас святую надежду". Все мы призваны к тому же совершенству, к которому призвал Господь трех апостолов на Фаворе. Все мы получили те же заповеди. Это видно из священной литургии праздника Преображения, в которой Церковь "с силой <…> призывает и убеждает всех к восхождению на "неосязаемую" гору умного боговидения"[334]. Сей дар во все времена, даже в наши дни, изливается на последовавших Христу всем сердцем. А мысль, что это созерцание "не для меня", есть "ложное смирение", а также и "неоправданное отчаяние", которое рождается от неправды и сластолюбия.

Помимо сего, преградой к созерцанию нетварного света является стремление людей умом постичь Бога и Его таинства. В таких случаях уже не облак светел, но мрак и тьма, скрывающие Бога, встречают нас. Бог есть Свет, и те, кто удостаиваются созерцания Бога, видят Его как свет. Когда же появились философы и еретики, утверждающие полную познаваемость Бога, тогда святые отцы, чтобы пресечь в корне эту безумную идею, возвратились к ветхозаветному языку, т. е. отцы прибегали к слову мрак[335].

Итак, "истинный путь к видению Божественного света лежит через внутреннего человека"[336]. Когда мы подвизаемся соблюсти заповеди Христовы всею силою нашего желания, "тогда Божественный свет… многократно и многообразно[337] посещает человека". И нет предела благоволению Божию, ибо оно воистину превосходит всякий предел.

В конце беседы подвижник-боговидец, как пишет старец, рассеял и еще одно (третье) "недоумение в боязливой душе моей". Старец признается, что он не видел пред собою пути; не знал, как приступить к этой жизни, с чего начать; он чувствовал себя во мраке и вопрошал: "Что сотворю, да живот вечный наследую?"[338]

Тогда таинственный подвижник ответил: "Молись, подобно святителю Григорию Паламе, который годами вопиял: "Господи, просвети тьму мою!" — и был услышан… Молись словами церковной песни: "Да воссияет, о Светодавче, и мне, грешному, свет Твой неприступный!"[339] и молитвой святого Симеона Нового Богослова: "Приди, свете истинный! Приди, жизнь вечная…"".