Знак кота

На шестой день после того, как мы покинули остров Кинрра — шестой или около того, я мог и сбиться со счёта, — случилось несчастье. Оно обрушилось на нас, словно устало глядеть на наши усилия и решило одним ударом положить этому конец.

Поступь Биалле давно сбилась с размеренного ритма, теперь она тяжело переваливалась с боку на бок, не в силах приподнять голову выше, чем на две ладони от земли. Она то и дело издавала страдальческие вздохи, совсем как человек, только в сто раз сильнее. Ей всё чаще приходилось отдыхать, и я останавливался рядом, тоже переводя дух. Мурри я не видел с самого начала ночи.

Поэтому услышав испуганный, воющий крик, я вздрогнул. Мурри попал в беду, в этом не приходилось сомневаться. Но где? И что могло заставить его так завопить? Если бы он был готов к бою, в его голосе не прозвучал бы этот отчаянный призыв на помощь.

Биалле замотала своей массивной головой и заковыляла вперёд, а я уже бежал, оставив старушку позади, хотя предательский гравий под ногами и замедлял мои шаги. Мы оказались на краю небольшой впадины, формой и глубиной напоминавшей озеро с водорослями. Там, внизу, бился Мурри. Он попал в одну из самых страшных ловушек этой земли — незаметную с первого взгляда зыбучую топь, жадно заглатывавшую всё, что, на свою беду, попало в её границы.

Оттуда, где барахтался, пытаясь найти твёрдую землю, Мурри, доносилось отвратительное зловоние, словно и в самом деле его затягивало в глотку живого существа, а не под землю.

Я сбросил свой мешок и размотал верёвку.

— Мурри, — я выговаривал звуки кошачьей речи так старательно, насколько позволяло моё человеческое горло, — не шевелись — ты ещё больше разобьёшь корку. Приготовься и хватай верёвку, когда я брошу.

Я торопливо привязал один конец к упряжи Биалле и развернул её прочь от замаскированной ловушки. Затем лёг и, оглядывая землю в поисках любых следов, способных направить меня, пополз вперёд, вытягивая перед собой посох с верёвочной петлёй на конце. Мои руки дрожали от натуги, а ведь посох приходилось держать над поверхностью топи, но не слишком высоко, чтобы Мурри смог дотянуться.

Молодой кот перестал барахтаться, но его страх чувствовался так же ясно, как и вонь, от которой мы оба постоянно кашляли. Мои глаза слезились и горели от испарений, я часто моргал, чтобы стряхнуть слёзы, от которых в глазах всё расплывалось.

— Биалле! Вар! — яки были приучены повиноваться крику погонщика. Она снова замычала, но послушно пошла вперёд, хотя и медленно, то и дело спотыкаясь.

Теперь всё зависело от меня. Я видел однажды, как спасают из такой ловушки. Вот только времени было очень мало. Песчаный кот погрузился уже почти по горло. Я чуть наклонил посох, и он закачался у меня в руке, хотя я прилагал все усилия, чтобы держать его ровно.

Мурри отчаянно извернулся, дёрнул головой, и мгновение спустя верёвка натянулась вдоль посоха. Я потянул посох на себя, верёвка соскользнула с него, но осталась всё так же туго натянутой.

Я бросил посох и развернулся на брюхе так, что верёвка легла мне на плечо. Встать на ноги, не выпуская из рук верёвки, оказалось нелегко, но всё-таки я поднялся. Топь засасывала так сильно, будто хотела вместе с Мурри затянуть и меня.

— Вар! Вар! — с трудом вырывающееся из глотки сипение меньше всего походило на крик погонщика. Но верёвка натянулась сильнее, и теперь мы с яком тянули вместе.

Хотя Мурри был чуть ли не в два раза легче взрослого кота, он всё же перевешивал меня. Один я ни за что не смог бы вытащить на волю его поджарое тело, хоть он и похудел от недоедания. Оставалось надеяться только на Биалле. Только сила яка, вырабатывавшаяся поколение за поколением тащивших повозки по торговым путям, могла помочь нам.

Я поскользнулся и упал на колени, оцарапав ноги об острые камешки, но, к счастью, не выпустил верёвку из рук. Мне не хватало дыхания даже для того, чтобы подгонять яка криком.

Назад! Меня тянуло назад! Я не решился тратить ни времени, ни усилий, чтобы оглянуться и посмотреть, как далеко край ловушки.

— Вар! — на этот раз прозвучал просто хрип из пересохшего горла. Но Биалле как будто услышала его, она рванула вперёд, и я тоже налёг.

Нас хватило лишь на несколько вздохов. Потом верёвка впереди ослабла. Казалось, конец, она больше не может тянуть с той силой, которая пока выручала нас.

Вонь из зыбучей топи стала сильнее, сзади до меня донёсся мучительный кашель. Если Мурри, как я думал, держал верёвку в зубах, этот кашель мог свести на нет все наши усилия. Но верёвка у меня на плече всё ещё трепетала, впиваясь сквозь ткань одежды в кожу.

— Биалле… — взмолился я. Я чувствовал, что последним остаткам сил приходит конец. Мы все заплатили слишком большую цену за эти несколько дней тяжёлого пути.

Верёвка впереди натянулась последний раз, я почувствовал сильный рывок и приналег ещё, уже падая с ног. И тут верёвка сзади резко ослабла.