Знак небес

— Она с каждым годом все хуже и хуже. Люди убавляются — кто погиб в стычках и войнах, а кто просто назад подался, на родину поманило.

— А пополнения? — деловито осведомился воевода.

— Их больше нет. Все те, кто выступил год назад в пятый крестовый поход, а это в основном немцы и венгры во главе с королем Андреем II, до сих пор торчат под каким-то городишком в Сирии[93]. Потом они еще несколько лет будут бестолково воевать с египетским султаном. Закончится же все тем, что они попадут в окружение и будут отпущены только благодаря милости правителя Египта.

— С пополнением разобрались, — удовлетворенно кивнул Вячеслав, тут же разливая по третьей. — А в самом Константинополе кто сейчас рулит?

— Был муж сестры Балдуина — имени я точно не припомню[94], зато знаю, что он прямой потомок короля Франции Людовика VI Толстого. Да это и не важно, потому что он даже не добрался до Константинополя — погиб по дороге. И еще одного человека помню точно, но его изберут только в следующем году. Это его сын Роберт.

— Сын кого? Твоего толстого короля или мужа сестры?

— Мужа сестры. Он будет править до конца двадцатых годов, но власть у него, как я уже говорил, чисто номинальная, тем более что он вообще не имеет никакого авторитета.

— Так уж и никакого? — усомнился Вячеслав.

— В качестве доказательства приведу только один пример из совсем недалекого будущего. Этот император влюбится в девушку, которая к тому времени уже будет помолвлена с одним из французских или немецких рыцарей. Национальность я точно не помню[95], да это и не важно. Роберт уговорит мамашу девушки, чтобы она отказала этому рыцарю. Та — все-таки сам император просит руки — даст свое согласие. Тогда отвергнутый ухажер соберет свою родню с дружками, вломится ночью во дворец, отрежет несчастной девушке нос и губы, а ее мамашу вообще выкинет в Босфор. Вот такие изысканные нравы и куртуазная вежливость там сейчас царят.

— А император? — спросил отец Николай. — Точно так же с этим рыцарем поступит или…

— Никак он с ним не поступит, — невесело ухмыльнулся Константин. — Он так и не сможет добиться от своих баронов суда над этим рыцарем. Представляете?

— Ну что ж, мне все ясно. Для Роберта все плохо, а для нас — так просто замечательно. Этот сказочный бардак меня вполне устраивает, — сладко потянулся Вячеслав. — Учитывая, что время позднее, а я притомился за день, пока своих орлов гонял, пойду-ка я на боковую. Тем более что уже и выпито все. Вот только одного я не пойму, княже. Ты уж поясни мне, дураку, а почему сами никейские императоры не попытаются взять Константинополь?

— А войско? С таким количеством воинов город приступом не взять. Латиняне хоть и грызутся, как собаки, но пока еще достаточно сильны, чтобы отбиться. А твоего спецназа для удачного штурма у Ласкариса нет.

— Да я и не собираюсь его штурмовать, — пояснил Вячеслав. — Просто одной тихой безлунной ночью мои ребята спокойно вскарабкаются на стены, вырежут часовых, дойдут до ворот, откроют их, ну а дальше — дело техники. Сдается мне, что два-три десятка — это потолок моих потерь. Больше у меня «двухсотых»[96] не будет, — уверенно заявил он.

На том разговор и закончился.

Потом Константин не раз вспоминал тот вечер, и каждый раз ему казалось, что он чего-то недоговорил, а может, и наоборот — сказал, а точнее, возложил на плечи отца Николая лишку. Дипломатия и впрямь слишком серьезная штука, чтобы с нею мог справиться любой человек. И тут одних благих намерений недостаточно.

— Да ну! — отмахнулся он досадливо. — Славка прав. Согласятся они или откажутся — все равно лично отцу Николаю ничего не грозит, так что зря я пугаюсь.

Эпилог Дан приказ ему на запад…

Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства;
Кто режет хладною рукой
Вдовицу с бедной сиротой,
Кому смешно детей стенанье,
Кто не прощает, не щадит,
Кого убийство веселит…

А. С. Пушкин

— Ну что, хорошо растомило? — плюхнулся распаренный Вячеслав на широкую лавку в предбаннике.

Вопрос его предназначался князю, такому же розовому, который только-только окатился ледяной водой из кадушки и теперь неспешно попивал холодный квасок.

— Нормально, — задумчиво ответил тот.

— Что-то я тебя не пойму, княже, — буркнул недовольно воевода. — На пиру в честь бескровной победы над Волжской Булгарией ты смурной сидел, словно единственный представитель побежденных. Я думал, дела какие неотложные тебе душу грызут, но уже неделя прошла, а ты хоть бы раз улыбнулся. Мне же завтра на проверку ополченцев выезжать, а это месяц, не меньше. И что я с собой на память о друге увезу? Рожу его мрачную? Так что давай-ка ты мне сразу исповедуйся. Тем более что я в основном уже знаю причину твоей тоски, — заговорщически подмигнув, он осведомился: — Шерше ля фам, а? Ля фам шерше?

— Ты что, мой новый духовник? — хмуро осведомился Константин.