Знак небес

Однако не забыл муромский князь и про тех, кто еще был жив и находился подле него. Едва лишь надвинулась на них тяжелая черная туча всего рязанского войска, как из муромских рядов медленно выехал всадник. Седую его голову не покрывал шлем, из глаз ручьем текли слезы, и только по развевающемуся алому корзну можно было признать в этом ссутулившемся старике князя Давида Юрьевича.

Подъехав к князю Константину, он неловко полуслез-полусполз с коня, тяжело опустился на одно колено и, склонив голову, протянул победителю свой меч рукоятью вперед в знак покорности и безмолвной просьбы о пощаде всех муромцев, пока еще живых. И судорожно дергались от падающих на них жарких слез князя стебельки луговых трав.

Константин, в свою очередь, тоже спешился, подошел к Давиду, принял его меч и помог старику подняться.

— Господь видит, что я не хотел гибели твоих сынов, — глухо сказал он, с жалостью глядя на муромского князя.

— Только я сам во всем виноват, — хрипло прошептал Давид и затрясся от рыданий, припав к плечу Константина.

— Зачем ты вообще пошел на меня? — не зная, что еще сказать, с досадой спросил тот, неловко приобняв несчастного отца. — Жили мирно, друг другу не мешали, и на тебе.

— Не своей охотой я поднял меч, — выдавил тот. — Сам, поди, ведаешь, что мы уже давно в сподручниках у владимирцев. Куда повелят, туда и идем. А иначе… Сказали под Липицу идти — пошли. Повелели на Рязань рать двинуть… — Он не договорил, и плечи его снова затряслись.

— А не пошел бы ты ныне — ничего бы они с тобой не сделали, — Шепнул Константин. — Разбил я их обоих у Коломны. Юрий мертв, да и Ярослав еле живой — не знаю, довезу ли.

— Думаешь, утешил? — откачнулся от него Давид и невидяще глянул на Константина красными от слез глазами. — Ты мне токмо еще горшую боль дал. Стало быть, дважды я в их смерти повинен. Когда полки сбирал и когда ныне утром благословил их в бой. — Он вновь жалобно всхлипнул. — То за мои грехи столь тяжкую кару ниспослал на меня господь. Облыжно[45] я дядьев твоих оболгал пред Всеволодом Юрьевичем. Ровно десять годков всевышний ждал покаяния моего за тот грех смертный, да так и не дождался[46], вот и… — не договорив, он вновь заплакал.

— Приди в себя хоть немного, Давид Юрьевич, — сочувственно, но в то же время с легкой долей укоризны заметил Константин. — На тебя не только я и рязанцы мои, но и муромцы смотрят. Я понимаю, что горе твое велико, но ты — князь. Об этом вспомни.

— Да какой я князь, — улыбнулся тот жалко. — Вот сил хватит до монастыря[47] добрести, и на том спасибо. Теперь тебе здесь княжить, тебе суд вершить, тебе и думать, как перед людьми себя не осрамить. А мне ныне все едино. Вот только позволь, Константин Володимерович, мне останки сынов своих забрать. Ежели добро дашь, я бы хотел у себя в монастырском храме их захоронить. — И тут же быстро поправился, горько усмехнувшись: — У тебя в храме.

— Не мой он и не твой — божий, — строго поправил его Константин. — Иди, конечно. И Давид тут же побрел в сторону поля, на котором погибли в битве его сыновья.

— А с нашими погибшими воями как быть, княже? — незамедлительно обратился к князю ярл Эйнар, весь забрызганный своей и чужой кровью.

— Сколько их у тебя? — спросил князь.

— Двадцать три, да еще трое, пожалуй, до следующего рассвета тоже не дотянут. Из остальных десятка три тоже пока биться не смогут. Ну и царапины легкие почитай у всех прочих, но это не в счет.

— Всех погибших загружай в ладью. Во вторую — раненых. Отряди по десятку гребцов в каждую и с богом на Рязань. Авось Доброгнева сумеет подлечить.

И еще десяток ратников оставил рязанский князь, чтобы довезли они в третьей ладье погибшего Константина, а с ним еще пятерых убитых и около десятка тяжелораненых.

Сотня ратников во главе с Пелеем отправилась в Муром, чтобы воздать последние почести погибшим сыновьям Давида Юрьевича и… принять город в управление после ухода князя в монастырь.

Все прочие двинулись вниз по течению, стремясь поскорее достичь Клязьмы и оказаться перед Владимиром.

* * *

Обуяша сила бесовская Константина и побраша он все грады муромские под длань свою. Сынов же князя старого Давида Муромского умертвиша подло, а самого со стола низринувши.

Из Суздалъско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817

* * *