Знак священного

В этой автодемистификации апокалипсиса мы обнаруживаем мы обнаруживаем все составляющие экологического движения, даже если борьба за окружающую среду, как ей и положено, имеет совершенно светский характер. Ни священное, ни природа, ни природа сакрализованная не навязывают нам никаких рамок. Однако свобода и автономия возможны только путем самоограничения и только в нем. Средства для него мы если и найдем, то лишь в собственной свободной воле. Главное – не впасть в искушение гордыней! Если бы мы довольствовались суждением, что человек ответственен за все одолевающие его несчастья, включая природные катастрофы – как Руссо после лиссабонского землетрясения[36], – то утратили бы аспект трансцендентности – тот самый, который сохраняет десакрализованный апокалипсис. Просвещенный катастрофизм, побуждающий нас к бдительности, заключается, в моем понимании, в мысленном переносе самих себя в момент времени после катастрофы, чтобы, оглянувшись в направлении нашего настоящего, мы увидели в катастрофе судьбу – но ту, которую можно было по собственной воле предотвратить, коли еще не поздно.

Я полностью принимаю этот религиозный аспект экологии по той простой причине, что источник любого размышления о вопросах добра и зла неизбежно будет в религии. Но нельзя смешивать религиозное и священное. На кону сама возможность такой политической экологии, которая не сводилась бы к морализму, а то и к фашизму.

Порча лучшего рождает худшее: Иллич и Жирар

Мне посчастливилось встретить в жизни двух великих людей, чья мысль исполнена силы одновременно и аналитической, и пророческой, – и оба они во многом на меня повлияли. То, что оба они говорили, представлялось мне со всей очевидностью как вещи глубокие и справедливые, однако же содержание сказанного ими оказывалось порой совершенно противоположным. С одной стороны – Иван Иллич и его радикальная критика индустриального общества. С другой – Рене Жирар и его фундаментальная антропология, которая, быть может, впервые в истории наук о человеке предлагает убедительный (и потрясающий) ответ на главный для них вопрос: что такое священное и как понять тот факт, что современное общество – единственное среди всех – не опирается на священное?[37]

На последних страницах своей книги «Вещи, сокрытые от создания мира» Жирар пишет: «В чем мы сегодня нуждаемся? Не в рецептах и не в успокоении, а в том, чтобы не поддаться безумию. ‹…› Я верю, что истина – это не пустое слово и не какой-то естественный «эффект», как говорят сегодня. Я думаю, что все то, что может отвратить нас от безумия и от смерти, отныне в определенной степени связано с этой истиной. ‹…› Я всегда надеялся, что смысл составляет одно целое с жизнью»[38].

Относительно смысла нашего нынешнего положения, теперешнего «кризиса», Иллич и Жирар сходятся по крайней мере в одном: смысл есть направление к некоей точке, словно зависшей в нашем восприятии между двумя крайностями – новым Эдемом и разрушительным апокалипсисом. Направление это можно сравнить с направлением панического бегства. Никому не избежать великого момента «глобализации», «мирового экономического роста». Как и Токвиль до них, Иллич и Жирар убеждены, что только язык религии в состоянии дать правильное представление о силе, скрыто действующей в современности. Токвиль писал о неслыханном распространении, как он говорил, «равенства условий»: этот процесс «есть предназначенная свыше неизбежность и отмечен следующими основными признаками: он носит всемирный долговременный характер и с каждым днем все менее и менее зависит от воли людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию». «Все люди» – это и те, кто «сражался за демократию», и те, кто «провозгласил себя ее врагом»[39].

В чем Иллич и Жирар принципиально расходятся, так это в вопросе о типе религиозного языка, который следует использовать. Для Иллича, бывшего клирика, ставшего одним из самых резких критиков церкви, это язык священного, точнее – греческой мифологии. Для Жирара, теоретика священного, – это слово Евангелия. Подобная красивая рокировка – лишь один из парадоксов, в который меня завели интеллектуальные приключения на стыке этих двух грандиозных мировоззрений.

Иллич и Жирар едва ли были знакомы с работами друг друга[40] и никак друг на друга не повлияли. Лишь благодаря таким, как я, – возомнившим, что и у одного, и у другого видит, а может, и вправду увидел слово истины – их труды, в конечном счете скорее взаимодополняющие, чем взаимопротиворечащие, слились в синергии.