Знак священного

Но действительно ли это творение жизни? Чтобы так утверждать, надо предположить, что между не-жизнью и жизнью существует безусловное различие, критический порог. Тот, кто сумеет его преодолеть, разрушит табу, как пророк Иеремия или пражский раввин Лёв, осмелившиеся создать искусственного человека, голема. Однако некоторые воскурители научного фимиама сообщают: самое интересное как раз в том, что синтетическая биология доказывает отсутствие подобного порога. Среди них – автор научного журнала Nature Филип Болл[92]. Непрерывность между «пылью земли» и полноценным человеком нигде не нарушается, что хоть как-то могло бы обосновать слова о «вдувании» Богом «в лице его дыхания жизни» (повторяя выражения из Быт. 2:7). Те же авторы добавляют, что если синтетическая биология окажется неспособной создать искусственную клетку, то ей все равно можно будет вменить в заслугу доведение донаучного понятия жизни до полной несостоятельности.

Определение нанотехнологий часто дают исходя из масштаба явлений, которыми предполагается управлять. Этот масштаб характеризуется крайне расплывчато, поскольку варьируется от одной десятой нанометра[93] до одной десятой микрона. Но во всем этом диапазоне сохраняется общее свойство: здесь полностью утрачивает смысл важнейшее различие между жизнью и не-жизнью. Утверждать, будто молекула ДНК живая, абсурдно: роль в организации жизни она играет только на уровне клеточного метаболизма. Так что неясность в определении нанотехнологий лишь кажущаяся. В плане метафизики, который меня сейчас интересует, нанотехнологии характеризуются намеренной попыткой свести на нет различия в материальном мире, внесенные появлением живого.

Таким образом, наука в очередной раз балансирует между двумя противоположностями: с одной стороны, чрезмерная гордыня, тщеславие, доходящее до неприличия, с другой – когда нужно, чтобы замолчали критики, – деланное смирение и отрицание важности результатов, хоть бы они из ряда вон выходили и превосходили business as usual нормальной науки.

Это лжесмирение меня и тревожит. По правде говоря, это верх гордыни. Мне проще иметь дело с наукой, которая заявляет о своем равенстве с Богом, чем с такой, что лишает всякого содержания одно из самых важных различий, которое человечество сумело провести за всю свою историю, – между жизнью и тем, что ей не является, а если называть вещи своими именами, то между жизнью и смертью.

Для лучшего понимания не побоюсь прибегнуть к аналогии, которая может оказаться глубже, чем кажется. Терроризм с участием смертников вывел насилие на принципиально новый уровень в мировом масштабе. Традиционный агрессор по-своему заявлял о приоритете жизни, поскольку убивал, чтобы утвердить модель, по которой живет сам, и придать ей ценность. Но когда агрессор рядится в одежды жертвы и убивает самого себя для того, чтобы вокруг было как можно больше других убитых, всякое различие стирается, сдерживание оказывается невозможным, а контроль над насилием перестает действовать. Наука, со своей стороны, как будто готова отказаться от главного различия, которое есть жизнь. Если она и дальше будет двигаться по этому пути, то окажется виновной в колоссальном насилии.

Следствия для положения человека (антропологические следствия)

В положении человека заданное так перемешивается со сделанным, что их невозможно распутать. Человек способен в значительной степени формировать то, что формирует его, и обусловливать то, что его обусловливает, сохраняя при этом хрупкое равновесие между данностью и действием. Начиная с 1950‐х годов философы немецкого происхождения, изгнанные из родной страны нацистами, предрекали бунт человека против данности – я имею в виду Ханну Арендт, Гюнтера Андерса и Ханса Йонаса. В 1958 году Арендт пишет на первых страницах своей книги «Положение человека» удивительно провидческие слова: