Знак священного

Предположим, в общенациональных выборах участвуют два кандидата или же проводится референдум по вопросу, на который граждане должны ответить «да» или «нет». Если не учитывать совсем невероятный случай (приблизительно с одним шансом на миллиард), когда голоса распределяются между двумя возможностями строго поровну, то необходимо заключить, что опускание в урну каждым избирателем своего бюллетеня никакого влияния на результат не окажет. На вопрос (говоря философским языком, контрфактуальный): «Изменился бы конечный результат, если бы я проголосовал иначе или не стал бы голосовать вообще?» – каждый должен ответить: нет! Такую логику трудно принять, даже если кажется очевидным, что в момент, когда избиратель голосует, к примеру, в Калифорнии, из‐за разницы во времени он понимает (гипотетически), что все уже решено, знает результат и ни на что повлиять не может. Этот удручающий вывод остается в силе, даже если в момент голосования данного избирателя другие еще не проголосовали или же проголосовали, но результат ему неизвестен. Несмотря на нулевой эффект, каждый голос чего-то стоит (времени или усилий), и эта стоимость хоть и не очень значительная, но все-таки больше нуля. Получается, что рациональному избирателю голосовать не следует вообще.

Ввиду вышесказанного американские психологи-когнитивисты задались вопросом, почему их соотечественники (относительно, надо признать, немногочисленные) все-таки приходят на участок для голосования. Им удалось выделить способы рассуждения, несколько презрительно названные ими «магическими». Среднестатистический гражданин якобы думает: «Если я решу проголосовать, то с некоторой вероятностью так же поступят и те, кто уж если голосует, то голосует так же, как я. Опуская бюллетень в урну или прокалывая карточку, я таким образом оказываю влияние на тысячи сограждан». Утренний избиратель якобы приписывает себе даже более сильное влияние, чем вечерний. Всё внутри данного софизма – если это софизм – следует в конечном счете определенной логике.

Французские политические обозреватели, если им приходится читать подобные работы, потешаются над ними и иначе как вздорными не считают. Но и сами не всегда избегают несусветных софизмов. Во время американских президентских выборов в ноябре – декабре 2000 года (я к ним еще вернусь) можно было прочесть тут и там, что окончательный результат будет зависеть (скандал! да они издеваются!) от выбора либо горстки неграмотных черных, либо нью-йоркских евреев, вольготно проживающих свою пенсию на побережье Флориды[168]. Если в чем-то и можно найти магическое суждение, то именно в представлении, что раскрытие какого-либо факта оказывает то же причинное действие, что и сам факт. Голоса из Флориды оказались влиятельными и даже решающими не оттого, что после вскрытия урн их сосчитали, а затем пересчитали в последнюю очередь. Те же политологи без колебаний интерпретируют результаты подобного голосования (отрыв обычно бывает минимальным), как изъявление хорошо обдуманного выбора коллективного субъекта – народа, электората. Итогом референдума по Маастрихтскому договору во Франции в пользу «да», но с крайне незначительным перевесом, оказалась такая трактовка: ««Проявив великую мудрость, французский народ ответил „да“ Европе, но также и послал предупреждение всем пытающимся слишком ускорить ход событий». Конечно, ни один субъект ничего подобного не решал, не задумывал и не осуществлял. Коллективный субъект, на которого здесь ссылаются, – чистая условность. С точки зрения примитивного рационалиста все эти рассуждения – проявление полнейшей иррациональности.

Парадокс голосования – весьма серьезная философская загадка[169]. Американские президентские выборы 2000 года, к которым я теперь обращусь, продемонстрировали это в полную величину.

Лотерея в Америке

События ноября – декабря 2000 года вызвали в Америке и за ее пределами крайне разноречивую реакцию. Некоторые французские обозреватели, например, соревновались в сарказме, а то и в зубоскальстве: американцы, дескать, проголосовали, да вот никак не могут определить, за кого же. Тогда как главная заинтересованная сторона, то есть американские граждане, в целом скорее испытывала гордость за свою систему. При сложившихся обстоятельствах проявились, по их мнению, похвальная гражданственность и обстоятельность, и впредь никто не будет сомневаться, что в американской демократии каждый голос ценен – и ценен одинаково. Так что между неспособностью определить победителя и гордостью имеется первостепенная связь.