Знак священного

Соперничать с моральной и политической философией теоретическая экономика пытается, пересматривая заново и якобы с научных позиций самые основные ее вопросы, такие как справедливость при распределении благ. Одно понятие давно вошло у нее в фавор: «беспристрастность» (equity), определяемая как отсутствие «зависти». Эти слова следует взять в кавычки, поскольку в стерильном мире теоретической экономики они обладают иным смыслом, нежели в обычной речи. Говорят, что один индивид «завидует» другому, если он исходя из собственной оценочной шкалы предпочитает положение другого человека своему собственному. «Беспристрастность» достигается, когда никто никому не «завидует», то есть когда каждому лучше на своем месте, чем на чужом.

Понятие «зависть» потому любимо теоретической экономикой, что позволяет сравнивать индивидов, не отказываясь от главного ее символа веры – положения о несоизмеримости различных оценочных шкал. Немыслимо сказать, что у какого-нибудь Джонса поубавилось удовлетворения оттого, что у Смита его прибавилось (или тоже убыло), потому что тем самым пришлось бы признать возможность проведения межличностных сравнений. Вводя понятие «зависть», теоретическая экономика решает квадратуру круга: Джонс оценивает положение Смита, ставя себя на его место, но критерий оценки – это его собственная, единственная ему доступная система предпочтений.

Как ни странно, завидовать друг другу могут никак не связанные между собой люди. Куда же подевались страдания, испытываемые завистником при виде счастливчика? Где его деструктивное, дышащее злобой поведение? Эти атрибуты зависти не находят здесь никакого выражения. «Завидует» или нет индивид себе подобному – от этого ни степень его удовлетворения, ни поведение не меняются, поскольку «зависть» на языке теоретической экономики – отношение не между двумя субъектами, а между субъектом и объектом. Джонс хотел бы получить то, чем владеет Смит, но замените Смита на Тейлора и вручите ему ту же вещь – «зависть» Джонса от этого не изменится. Личность того, кому завидуют, не имеет никакого значения.

Ввиду очевидности подобной критики экономисты научились от нее защищаться. «Беспристрастность» как отсутствие «зависти» желательна, но это следует вовсе не из анализа человеческих страстей, а из построения этических норм. «Беспристрастность» подразумевает симметрию в отношениях ко всем членам общества, отсутствие фаворитизма и равенство возможностей. Предположим, что всем членам общества в самом деле доступны равные возможности. Ясно, что «зависти» при этом не возникнет, ведь если бы Джонс стал «завидовать» Смиту, это означало бы, что он сделал не лучший выбор и предпочитает положение Смита собственному, причем положение Смита предполагается также достижимым для Джонса. Экономист может согласиться, что так называемая «зависть» в этом случае не имеет ничего общего с одноименной разрушительной страстью. Он увидит здесь «ресентимент», ориентируясь при этом на введенное Ролзом различение между терминами его столь необычного языка: ресентимент понимается как «простительная или правомерная зависть». Тот, кто считает, что с ним обходятся хуже, чем с кем-то другим, справедливо негодует, но поскольку он прав, то защищен от мук зависти. С чего бы ему завидовать, если другой обязан своим благополучием исключительно несправедливости?

Разум ли, логика ли, геометрия ли диктуют принцип, согласно которому с людьми, равными друг другу, следует обходиться, как с равными, именно они – разум, логика, геометрия, а вовсе не самолюбие индивидов – оказываются уязвленными «пристрастным» положением дел. Несправедливость – причина для беспокойства логиков и геометров морали, но не людей, наделенных желаниями и страстями.

Потрясающая наивность! Даже Ролз, смело цитирующий Фрейда, не дает себя провести. Кто не знает, что зависть – зло скрываемое или подавляемое? От его подавления зависят уважение к самому себе и чувство собственного достоинства. Для того, чтобы облегчить сокрытие зависти, в любом обществе существуют символические средства, в том числе этические правила. Так, в протестантских обществах зависть выражается в виде морального возмущения. Но подобные данные слишком психологичны и антропологичны – дисциплина, пытающаяся обосновать универсальность морального суждения через набор тавтологичных логических или аналитических пропозиций, не желает даже рассматривать их всерьез.