Для наших целей нужно отметить, что иерархическое превосходство не подразумевает бóльшую индивидуальную ценность. Среди прочих социальных иерархических форм это наиболее очевидно в случае наследственной монархии, которая важнейшую институциональную процедуру – передачу власти – оставляет на откуп генетической случайности: «Ценность наследования не в какой-то хромосомной карте или составе крови, так как иначе через постановку вопроса об [индивидуальных] качествах это привело бы к соперничеству, от которого наследование как раз и должно избавлять»[193]
. Эта цитата подчеркивает самое важное в иерархической модели: она стремится избежать какой бы то ни было конкуренции между индивидуальными ценностями.Антропология учит, что во многих традиционных обществах восхождение по социальной лестнице считается закономерным лишь в той мере, в какой оно объясняется такими факторами, как случай, удача или же, к примеру, охрана важной особы, способная путем включения в круг особых отношений изменить ваш личный статус. Отметим не без иронии, что те же «хорошие» причины, по которым в этих обществах неравенство считается закономерным, превращаются в нашем эгалитарном, конкурентном и меритократическом обществе в «плохие» и могут разве что опорочить бенефициара: он тут, мол, ни при чем, ему помогли связи или везение. Хороши они или плохи, подобные причины оказываются таковыми по одной и той же причине: они исключают всякую отсылку к индивидуальной ценности или личным заслугам.
В нашем эгалитарном, конкурентном и меритократическом обществе социальная демистификация играет в определенном смысле ту же роль, что и иерархия в обществах традиционных. Она избавляет от необходимости приписывать чье-либо благоприятное положение его личным заслугам.
Образцовой тут является позиция Пьера Бурдьё: его широкое влияние в пояснении не нуждается. Благодаря Бурдьё все мы научились под лицемерным лоском законности систематически подозревать отношения силы и борьбу за власть. Критический подход вскрывает механизм превращения «социального наследия в индивидуальную благодать или личную заслугу», что ведет к демистификации меритократических ценностей. Якобы система образования способна отбирать «лучших» (тех, кого природа щедро наделила способностями и талантами и кто постарался их развить) и обеспечивать им жизненный успех – в реальности она лишь воспроизводит исходное классовое деление общества, освящая его с помощью вымысла под названием «личная заслуга». Согласно золотому правилу критической социологии, социальное как причина самодостаточно. К тому же социальное и культурное «наследие» приводит к гораздо более мощной социальной дифференциации, чем якобы естественные факторы.
Записные демистификаторы не испытывают ни зависти, ни восхищения перед какими-либо заметными в экономическом или социальном пейзаже фигурами, а уж тем более перед теми, кто взобрался на самый верх ценой усилий, которыми они теперь чуть ли не похваляются – какая непристойность! Вина меритократии труда и стараний с точки зрения критической социологии состоит прежде всего в ее наивности: меритократия предательски отрицает, что общественный порядок – какой стыд! – складывается из борьбы и произвола. Но вряд ли этим можно утешиться. Социальная демистификация – порождение конкурентного духа в еще большей степени, чем меритократия. Она отказывается от конкуренции не из‐за отсутствия соревновательного духа, а из‐за его избытка. Муки зависти, разумеется, ей не чужды.
Речь идет о случайности, или о «лотерее» как естественных, так и социальных условий появления на свет.
Нельзя не придавать значения тому факту, что все основные теории социальной справедливости немеритократические, а некоторые и вовсе антимеритократические. На то должны быть глубокие причины. Рассмотрим важнейший пример теории Ролза. Как я уже говорил, применительно к справедливости экономической и социальной эта теория утверждает, что неравенство допустимо только постольку, поскольку оно может содействовать максимизации доли наиболее обделенных. Этим принципом неравенство оправдывается особенно в тех случаях, когда оно создает, по выражению экономистов, «стимулирующий» эффект: люди работают больше и прилагают больше усилий не ради коллективного благополучия и не ради справедливости, а потому что к этому есть
Поэтому в том, что касается заслуг, конструкция теории сводится к следующим трем тезисам: