Знак Вопроса 2005 № 02

Свой взгляд на Россию, протяженность ее исторического бытия Илья Глазунов выразил в четырех циклах работ, ныне признанных классикой мирового искусства: «Образы вечной России», «Достоевский и русская классика», «Город» и «Портрет». Продолжением его творческих раздумий и свершений стала серия историко-философских полотен — «Мистерия XX века», «Вечная Россия», «Великий эксперимент», «Рынок нашей демократии», «Разгром храма в пасхальную ночь» и другие. Сколько тем и пищи для ума и души открывает каждое из этих полотен! И, опять-таки в каждом из них обнаруживается новый аспект восприятия, казалось бы, известных исторических событий. Каждое полотно — художественное и, можно сказать, научное открытие.

Существовала и до сих пор имеет хождение норманистская концепция, согласно которой славяне, и особенно русские, не принадлежат к «историческим народам», а составляют навоз истории, поскольку не смогли создать даже собственную государственность, чем якобы они обязаны неким варягам и иным западным «благотворителям», одарившим также их прочими благами цивилизации. Основателями этой клеветнической догмы были приглашенные в Россию для создания исторической науки немцы Байер, Миллер и Шлецер, не знавшие русского языка и русских летописей, и, естественно, не заинтересованные объективно истолковывать исторические факты в ущерб Германии. Но именно они, в силу определенных причин, приводивших в Россию иностранцев, были провозглашены отцами российской истории, а их взгляды, получившие официальный статус, стали господствующими и непререкаемыми. Против этих взглядов яростно восставал Илья Глазунов, опираясь на свои собственные исторические изыскания и труды великих предшественников.

Мир древней истории и мир современный, открываемый им в его произведениях, — это единый мир народного бытия, насыщенный тем высоким духовным зарядом, которым проникнута русская классическая мысль, достигающая необозримых вершин в лице Хомякова и Киреевского, Данилевского и Леонтьева, Федорова и Булгакова, Ильина и целой плеяды мыслителей, сопричастных к развитию таких основополагающих для национальной жизни понятий, как «соборность» и «русская идея» (по мнению большинства, идентичных). Потому его художественные образы масштабны, а картины по полифоничности звучания вызывают ассоциации с музыкальными произведениями высокого трагического накала.

Все это относится к живописному антинорманнскому триптиху «Остров Рюген. Жрец», «Внуки Гостомысла. Рюрик, Трувор, Синеус», «Умила Нижегородская. Мать Рюрика».

Об острове Рюген, бывшем месте обитания славянского племени, И. Глазунов кратко повествует в книге «Россия распятая». И о результатах раскопок, проводимых на нем немецкими археологами, один из которых, по словам Ильи Сергеевича, произнес фразу, врезавшуюся в память на всю жизнь: «Здесь все до магмы славянское!»

Естественно, что жрец у художника представлен с характерными для славян чертами внешности и атрибутикой, украшающей его одеяние. А о Рюрике, его братьях и матери Умиле говорить не приходится.

* * *

Одна из картин на эту тему — «Заратустра», на которой изображен великий религиозный подвижник, получивший откровение от Бога. Чем-то напоминающий Христа, он запечатлен в момент духовного созерцания на фоне поднебесных гор, льдам которых противопоставлено пламя могучей веры.

Христос и духовный мир древних ариев… На первый взгляд многим покажется, что свой творческий поиск Глазунов ведет в двух противоположных, как бы отрицающих друг друга направлениях.

Что же ищет он в дохристианских далях, у прародителей славян? Уж не страдает ли раздвоением души? Нет, движение в эту сторону есть процесс познания своих корней, почвы, из которой выросла та часть человечества, которую Достоевский определил как народ-Богоносец. Откуда явился и почерпнул вдохновение Заратустра, провозгласивший основные постулаты, легшие позже в основу веры Христовой, в первую очередь — представление о мире как борьбе добра и зла и свободе воли, о грядущем пришествии в мир Спасителя.

Художественное открытие столь глубинных пластов человеческого бытия, которые считаются сферой интересов высокоученых мужей, не является, еще раз подчеркнем, стремлением к экзотике, которой любят поразить зрителей иные художники. И не поверхностным притязанием на «ученость». Коллекция произведений искусства, собранная Глазуновым, редкостные издания книг в огромной, тщательно подбираемой в течение всей жизни библиотеке, испещренные пометками и замечаниями по тексту, свидетельствуют о постоянной исследовательской работе художника прежде всего в области истории и философии, о неохватности и системности его знаний, приводящих в изумление маститых специалистов.