Знак ворона

Валия сбросила туфли, уселась на диван, поджав ноги под себя, так что из-под юбки виднелись только обтянутые чулками пальцы. Было в этом что-то по-детски доверчивое, открытое, беспомощное. Вот я, вся перед тобой. Может, она уже и не обижается?

Она качнула бокалом с вином.

– Ты спрашиваешь так, будто у меня был выбор, – не глядя мне в глаза, сказала она, и в ее голосе слышалась боль. – Идет война. Ее нужно выиграть. А я умею воевать на этой войне. Как я могу доверить это другим, если умею лучше? Я умнее большинства людей. Намного. И как же я оставлю на них свою судьбу?

Огонь потрескивал в такт ее словам, будто вторил. Валия не пыталась произвести на меня впечатление. Дальше уже некуда. Но зато попала мне в самое сердце, простыми словами определила то, отчего я сам застрял посреди мерзости и войны. По-крайней мере, именно так мне хотелось бы о себе думать.

– Моему первому мужу не нравилось то, как я работала. Он не понимал. Он получал большие деньги с рыболовецких флотов, а я организовывала агентурную сеть, чтобы следить за князьями вокруг Остермарка. Я зарабатывала больше, чем он. И знаешь, что он сказал, когда я сообщила об этом?

Я промолчал. Риторический же вопрос.

– Он сказал, что на нас посмотрят, как на ненормальных. Если весть разойдется, над ним станут хихикать в его кругу. Муж приказал мне сворачивать дела, заняться магазинчиком, который дан мне мужней милостью, и забыть про шпионов и шептунов.

– И ты свернула?

Валия едва заметно улыбнулась.

– Я свернула. Я так хотела, чтобы у нас с мужем все получилось. Я была готова на все. Но, знаешь, когда его корабль пошел на дно, я не терзалась от горя. Я испытала облегчение.

Я тоже потерял того, кто должен был идти по жизни вместе со мной, но не испытал облегчения. Я не любил свою жену – по крайней мере, не любил так, как должен был. Но ее смерть до сих пор мучила меня. Я посмотрел на цветы, вытатуированные на руке – напоминание о тех, кого моя жена забрала с собой. Тех, за кого бы я продал себя Вороньей лапе без колебаний.

– А твой второй муж? – спросил я, просто чтобы заполнить тишину.

– Он был хорошим человеком. Лучшим из всех. Его убили драджи.

Вот и все о втором муже. Хоть прошло уже шесть лет, наверняка рана еще кровоточила. Мы оба – ходячие калеки со штопанными на живую нитку душами.

– А твоя Эзабет? – спросила Валия.

Есть раны, которые кровоточат, а есть раны, которые еще нарывают. Я любил Эзабет с такой свирепостью, что моя ярость сама по себе могла бы загнать драджей на ту сторону Морока. В известном смысле, она и загнала. Я не мог говорить и даже думать про Эзабет. Мне казалось, я изменяю ей, предаю ее, когда говорю о ней с Валией. Эзабет отдала жизнь за меня, за нас всех, за целый мир. Теперь отголосок сути Эзабет заключен в свет, а я кручу хвостом.

– Нам нужно поспать, – сказал я. – Завтра много работы.

Мои слова прозвучали холодней и равнодушней, чем я ожидал. Они камнем упали между нами, чужими людьми, стали горечью во рту. Все, назад дороги нет.

– Конечно, капитан. Много работы.

Валия надела туфли, ушла, а я сидел в тусклом свете ламп и тер глаза, а потом понял, что уже давно не слышно храпа Тноты.

– Большой Пес говорит, что зря ты так с чудесными женщинами, – не открывая глаз, выговорил он.

– Она мой работник, – сказал я так, будто это хоть что-нибудь значило.

– И что с того? – осведомился Тнота, втиснулся в кресло поглубже, открыл один глаз. – Послушай мудрый совет: отыщи ее, извинись, и пусть природа берет свое.

– Я твоего совета не спрашивал. Да и что ты можешь знать о женщинах?

– Мужчины, женщины… да все мы в этом одинаковые. Рихальт, нельзя жить бобылем. Мы тут дружно жрем дерьмо в городе, который разносит на части огонь с неба, все могут в любой момент сдохнуть, а ты от ворот поворот только потому, что еще страдаешь по погибшей четыре года назад женщине.

Чертов Тнота. Будто стрелу в грудь. Одно дело знать, что оно так, и совсем другое – услышать от других. Я хотел огрызнуться, но челюсть решила вдруг окаменеть, и я смолчал.

– Мы оба знаем, что щит не имеет отношения к Эзабет. Она исчезла. Остался отпечаток в свете. Мы оба знаем, что этот отпечаток – не она.

– Это она. Светлый призрак – это она, – буркнул я.

– Не она, – сказал Тнота. – Она была плотью и кровью, а у призрака ни того, ни другого. А у женщины, которую ты только что прогнал, и плоть, и кровь, готовые принять тебя. Хочешь навсегда остаться одиноким?

– Я хочу, чтобы вернулась Эзабет, – выдирая стрелу из груди, отрезал я.

Наверное, стрела была с зазубринами, потому что стало еще больнее.