Знак ворона

Он отвернулся. Не захотел говорить с предателем. Хотя, если вдруг я и предатель, что-то мне с того не слишком много пользы. Я тяжело вздохнул. С попыткой перетереть веревки о кол пришлось закончить. Запястья распухли, и веревки врезались в них еще больнее. Я посмотрел вверх, на пылающие трещины. Как было бы здорово, если б они раскрылись и к чертям заглотили меня. А заодно со мной Морок, да и весь гребаный свет. И то было бы лучше, чем судьба этого мира после моего предательства. А я ведь выложу все. Границу предаст и погубит не пособник драджей, а капитан «Черных крыльев». Я столько ползал в грязи, прикончил стольких ублюдков, столько старался для людей, которые меня ненавидят – и вот именно я погублю все и всех.

На фоне трещины промелькнула тень. Странное дело. Я не видел птиц в Мороке. А если и встречалось что-то летающее, так с шестью ногами и скорпионьим хвостом. Может, явился новый кошмар, чтобы к общему счастью броситься на меня и выдрать к чертям сердце?

– Это нечестно, – спокойно выговорил Бетч.

– Само собой, – поддакнул я. – В этой жизни нет ничего честного.

– Я всегда ожидал, что Граница так или иначе заберет меня, – продолжил он. – В конце концов, она забирает всех. Ломает и утаскивает.

– И мы тому доказательство.

Все как по писаному. Сперва ужас и паника, затем апатия и меланхолия. Потом пойдут признания, следом – опять злоба и ярость, за ними отчаянные мольбы – и так по кругу. Рассудок мечется, отчаянно старается совладать с кошмаром. Я видел такое много раз у посаженных в камеру смертников – , мной посаженных, преимущественно.

– Вы с Ненн по-особому близки, она так про тебя рассказывает, – выговорил Бетч. – Я сперва не понимал, завидовал, даже ревновал. Думал, вот кого она любила все эти годы и скорее пошла бы к тебе, а не ко мне.

– Нет, никогда так не было.

– Я понял. Но все равно ревновал.

– Ей повезло выбраться, – заметил я и не стал добавлять, что случилось с ее рассудком.

Какой смысл расстраивать Бетча? Помнится, она все боялась, что Бетч с ней только из-за карьеры. Что за дурь, право слово.

– Ты любишь ее? – спросил я.

Он хрипло рассмеялся и скривился – наверное, шевельнул поломанной ногой.

– Я никогда не понимал, отчего ее не любишь ты, – ответил он.

Поднялся ветер, понес ко мне вонь мертвого кавалериста. Трупу всего день, а как смердит. Морок быстро превращает все в дерьмо.

– Наверное, я женился бы на ней. Впрочем, не знаю, – сообщил Бетч и посмотрел на меня.

Его здорово отходили. Наверное, и я так же запух.

– Но она-то сейчас в безопасности. Эх, нам же удалось! Больше не будет огня с неба. Люди не будут бояться. Мы поехали спасти людей и спасли! – Ну да, – подтвердил я.

Уж меня-то это вовсе не утешало. Очень скоро я выдам самый важный секрет Границы Глубинным королям. Даже если я сдохну, «малыш» выудит всю мою подноготную. Всего одна осечка, и все прахом.

– А ты как? – дрожащим голосом выговорил Бетч. – В твоей жизни было хоть что-то хорошее?

Наверное, его донимает нога. Сломанная кость торчит из сапога. А может, Бетч треплется, чтобы не спятить. Когда говоришь, как-то легче.

Нелегкий вопрос. Если честно, стоило бы ответить «бренди». Конечно, если поскрести в памяти, отыщешь и победы, и триумфы – что-то старое, заплесневелое, из прошлой жизни. В общем, то, что было давно и неправда.

– …У меня была женщина, – наконец выговорил я. – Она умерла во время Осады.

– Жена?

– Нет, – ответил я и не сдержался, хохотнул.

Глотка пересохла, и от смеха ее будто продрало наждаком.

– У нас бы не получилось. Она была слишком хороша для меня. Хотя неважно. С ней было здорово. В общем, она и есть то хорошее. Самое лучшее.

– В конце концов, лучшее для нас – всегда женщины, – заключил Бетч.

* * *

Он говорил еще, но его голос расплылся, уплыл. Я не хотел засыпать, но усталость взяла свое. Мне снились Валия и Амайра. Бывают такие сны, где вроде ничего не происходит, но чувствуешь, что твои люди близко, и оттого тепло. Я говорил Бетчу про Эзабет, но ведь думал и про Валию.

Мой сон прервал молодой охранник, сунувший мне в губы железную флягу. Я не хотел пить. Нельзя пить. Надо подыхать от обезвоживания. К тому же, во фляге могло оказаться черт знает что. Но тело – предательский дряблый кусок дерьма. Оно принялось пить. Во фляге оказалась простая вода – затхлая, с металлическим привкусом, какой бывает от пустынного влагосборника.

Уже стемнело. Интересно, сколько еще потребуется отдыхать «малышу», прежде чем он придет пожрать мой рассудок?

Лагерь утих. Драджи спят, как и обычные солдаты. Они загрузили добро на повозки. Наверное, снимутся с рассветом, если взойдут хорошие луны и можно будет прочитать маршрут.

Драдж снова уселся на камень, закрутил крышку на фляге.

– Странный у тебя меч, – заметил я. – Я таких раньше не видел.

Драдж вытянул ножны из-за пояса, достал клинок. Хороший чистый метал, волнистый узор на металле у лезвия.

– Он издалека. Я быть там, драться с нерожденными. Теперь он мой.

Явно довольный собой, драдж сунул меч за пояс, затем вынул бумажный пакет с засушенным мясом.

– Хочешь?

– Нет.