Знак ворона

Я не двинулся, задумавшись. Арифметика, в общем-то, банальная. Если «малыш» запустит в меня психочервей, Короли узнают секрет Машины. На кону множество жизней – против одной моей.

Ворон клюнул брошенный кинжал и прокаркал:

– Ты знаешь, что делать.

– Освободи меня, – прохрипел Бетч.

Но сейчас его голос был для меня чем-то вроде мышиного писка в закоулке подвала.

Тут никуда не денешься, чертова птица права. «Малыш» не должен заполучить меня живьем.

Я поднял кинжал, повертел в пальцах. Не так давно я пытался вышибить себе мозги. Теперь вместо пистолета – кинжал. Я часто резал чужие глотки. Каково оно, перерезать свою? Бетч еще болтал и зудел за спиной. Он еще ничего не понял. Лучше в глотку или в сердце? Наверное, лучше быстро пырнуть, чтобы прошло между ребер. Но можно и промазать. Ранишь себя, ослабеешь, но не умрешь вовремя.

Вот же дерьмо.

– Давай! – каркнул ворон.

– И как же твой хозяин без меня обойдется?

Ворон презрительно уставился на меня. Само собой, Воронья лапа быстро отыщет очередного глупца, который продаст жизнь и душу за услугу, а потом займет мой дом и мою жизнь. Я приставил острие к татуировке ворона. Возможно если воткнуть, магия разорвет меня на части.

Нет, слишком рискованно. Я не знаю, что будет. А если мне просто оторвет руку? Я тогда потеряю силы и не закончу дело. Я приставил острие к горлу.

Бетч, наверное, подумал, что я головой поехал от нечаянного счастья. Лезвие было прохладное и успокаивало. Черт, мне даже захотелось надавить – и забыть обо всем.

Именно это меня и остановило. Я понял, что попросту хочу удрать от беды. А «малыш» сумел прочесть память мертвого кавалериста. Может, мой мозг и успеет разрушиться – а может, и нет. И я так и не узнаю, погубил ли я всю Границу из-за своей трусости и скудоумия.

Лучше уж рискнуть по-другому.

Когда я опустил руку с кинжалом, то трясся и тяжело дышал, хватал ртом отравленный воздух Морока. Затем я стукнул себя рукояткой по лбу и выругался.

– Галхэрроу, давай, – увещевал ворон. – Если вернется «малыш», ты знаешь, какую цену заплатишь. А с тобой заплатит весь Дортмарк. Давай, не медли.

– Нет, – сказал я.

– Ты подумай: вокруг Морок, у тебя ни навигатора, ни друзей, ни припасов. Твои не стали ждать тебя, они поскакали к городу во весь опор. У тебя нет будущего. Умри героем, а не трусом, чье предательство стоило свободы Великому Альянсу. Если «малыш» залезет в твой разум, нам всем конец.

Какая же доставучая птица! К счастью, это не сам Воронья лапа. Я не обязан слушать его пернатое отродье. К черту каркающего дурня! У меня тут изрядно поприбавилось работы. Надо унести ноги – и мозги – как можно дальше отсюда, в Морок. Чем дальше, чем выше шанс, что моя память успеет сгнить вместе с мозгами.

Я медленно стряхнул пыль с рук.

– Освободи меня! – не унимался Бетч.

Можно было просто уйти, но я подумал, что должен объяснить ему. Он-то думает, что нам выпал шанс спастись.

– Бетч, я не могу взять тебя с собой, – тихо выговорил я. – Нам нет спасения. Ненн с Тьеро и остальные уже далеко. Навигатор ушел с ними, и мы не выберемся из Морока. Мы с тобой не умеем находить дорогу. Даже если бы у нас были припасы и кони, Морок бы кружил нас, пока мы бы не умерли от жажды или не угодили бы в нору сквема. Бетч, так или иначе, мы трупы. И я не просто убегаю. Бетч, я знаю очень важные для Границы вещи. Если это выведают Глубинные короли, они уничтожат все, за что мы дрались и умирали. Нельзя этого позволить. Я ухожу в Морок, чтобы меня не отыскали и не смогли прочитать мою память. Может, если я отойду далеко, кто-нибудь меня съест.

Мне сдавило сердце. Мать твою. Ненн любила его и хотела от него детей. А я…

– Дай мне хоть один шанс убежать, – взмолился он. – Вместе мы…

Он осекся, посмотрел на торчащую из сапога кость и чуть слышно прошептал:

– Ну должен же быть хоть какой выход…

Он не сможет идти и, уж тем более, бежать. Если я попробую нести его, он завоет от боли. Я не смогу быстро бежать, и нас поймают. А если мы и выберемся из лагеря, его хватит максимум на милю. Он станет умолять, я взвалю его на спину. Меня хватит еще на милю. Ну, может, если тащить волоком, то дольше. Но драджи догонят нас, и мы пожалеем о том, что живы.

– Ты храбро дрался, – сказал я. – Ненн гордилась бы тобой. Ты прожил хорошую жизнь.

Бетч сглотнул, посмотрел на кинжал в моей руке и заплакал. Слезы катились по щекам, капали с подбородка. Бетч глухо застонал, содрогнулся и закрыл глаза – а затем выпрямился, тряхнул головой и посмотрел мне в глаза.

– Если тебе посчастливится выбраться, скажи ей, что я ответил «да». Мы стояли вдвоем на веранде и смотрели на рассвет. Она тогда спросила меня. Скажи ей, что «да».

Я не отвернулся. Глядя ему прямо в глаза, я спокойно пообещал:

– Я скажу. А теперь закрой глаза.

Бетч скрипнул зубами, задрал голову и процедил: «Ну, давай».

Я почти не знал Бетча. Он не был моим другом. Но внутри от этого лучше не стало.

Потом я вытер лезвие о его куртку.

Ворон замахал крыльями у моего лица и раздраженно заорал: