Знак ворона

А потом я увидел ее, хотя вокруг не было сети фоса, не было энергии. И она показалась мне не как Светлая леди, но как хрупкая смертная женщина, сотканная из теней. Я протянул к ней руку, но знал, что дотрагиваться нельзя, иллюзия развеется. Теперь я мог умереть рядом с ней. Это не так уж плохо.

– Рихальт, вставай, – сурово приказало видение. – Поднимись, и будь мужчиной, каким всегда был.

– У меня нет сил, – чуть слышно прохрипел я.

– Делай, что должен, любой ценой – и выиграй. Обещай мне, что выиграешь, – сказала она, потянулась ко мне, и я потянулся к ней.

Отчего-то я знал: если сумею коснуться ее, то схвачу, смогу вытащить назад, в наш мир. Но мои пальцы прошли, будто сквозь ветер.

– Обещаю, – прохрипел я.

– Я встану рядом, я буду твоим щитом – но драться тебе придется самому. Иди и дерись. Я с тобой.

Я моргнул пересохшими веками – и она исчезла, как и не было. А может, и не было. Морок играет со мной. Голод мутит разум. Но Эзабет, пусть и в виде галлюцинации, права.

Я посмотрел на уползающую крабовидную тварь.

– Не будь дураком! – злобно прокаркал ворон. – Тут все отравлено! В тебе живет магия Вороньей лапы. Ты же станешь монстром, если примешь в себя магию Морока! Лучше умереть!

Я не обратил внимания на черную погань, достал украденный меч и пошел к безымянной твари. С первого же удара я расколол панцирь, со второго создание затихло. Его след вонял, внутренности пахнули немыслимым зловонием. Горячее масло, сера, еще черт-те знает что. Когда я взялся разламывать панцирь, сблевнул. Хоть желудок и пустовал, на мгновение показалось, что он полон доверху. Тело не хотело принимать вонючую мерзость.

Скверная магия дымилась под пальцами. Я вонзил их в жесткую белую плоть, сочащуюся влагой. Мать его. Это мясо выросло в Мороке, жрало в Мороке, пропиталось насквозь. Смертельная, лютая отрава.

Когда я вырвал кусок и поднес к губам, ворон забился в истерике, заорал о том, что яд уничтожит меня.

Я вонзил зубы в горячую, истекающую жижей плоть.

30

Когда меня скрутило во второй раз, по жилам потек белый огонь. Мускулы закостенели, тело выгнулось, забилось, лицо уткнулось в песок. Веки и губы не слушались, песок набился в глаза, в рот. Время растянулось и лопнуло, рассудок уплыл прочь. Но в него проникло знание о том, что было за пределами моего понимания. Я лежал беспомощный, легкая добыча для тварей Морока или драджей. Потом целый час не не мог вспомнить, кто я и где я. Я даже забыл все слова.

А потом я моргнул – и все вернулось. Во рту – кислый вкус отравы, ошметок мяса. Он жег язык.

Но я стал другим.

Морок непостоянен, как ветер, но на его теле есть настолько глубокие шрамы, что даже напитавшая землю предательская магия не способна сдвинуть их. Пыльная расщелина, Адрогорск, Хрустальный лес. Но они были всего лишь маячками. Даже руины городов ничего не значили по сравнению с Бесконечной прорвой. Место, не похожее ни на что другое в нашем мире – потому что она была вовсе не местом, а его полным отсутствием, великой и жуткой пустотой. А теперь я чувствовал ее за много миль, ощущал ее положение. Я знал, где она.

Я уставился на остатки пожранной мною твари. От голода меня обуяло безумие. В здравом уме и твердой памяти никто не станет пихать в себя концентрат здешнего яда. Но уже поздно. Я переступил черту невозможного – и почему-то выжил.

Я вытер о песок покрытые слизью пальцы. Морок горел у меня в нутре, расползался по каждой жилке. Я иначе ощущал время, я буквально видел Бесконечную прорву, хотя глаза резало от пыли, а живот терзала кинжальная боль. Я пошел и не заметил, когда именно, и останавливался, не ощущая того. Я падал на колени и содрогался в агонии. Я будто в мучениях выбирался из прежнего себя. В мою голову лезло то, что было невозможно и запретно знать. Впереди в земле лежала тварь с семью именами, известными только ей. Звук любого из них лишил бы человека рассудка. Я знал, где запад и почему восходящее солнце лжет мне, я знал, что под камнем будет вода, еще до того, как перевернул его. Вода была черная, смолисто поблескивающая, полная отравы. Но я все равно встал на колени и наклонился. Однако она смердела хуже гниющих трупов, и я не решился ее попробовать, даже несмотря на вкус серы и соли во рту.

– Хватит! – заорал ворон. – Лучше смерть, чем такое!

Он налетел, бил крыльями, клевал. Я отмахнулся, и тварь полетела, кувыркаясь, на песок, а потом бессильно каркала, выкрикивала угрозы. Я смотрел на свое отражение в черной воде и все не мог решиться. При виде этой жижи глотка сжималась, будто скрученные веревки.

Нет.

Я отвернулся.

Ворону не требовалось еда и питье. Он не был настоящей птицей. Я теперь ощущал и его. Он был соединен со мной, был моей частью. Голова в мешке все еще бормотала проклятия. Я не разбирал слов, но что еще бормотать проклятому созданию?