Знахарь

Тщательный поиск среди писем и бумаг профессорской жены тоже не дал никакого результата. Установлено было, что она оставила значительную сумму денег и драгоценности. Не взяла с собой ни мехов, ни каких-либо других ценных вещей, которые можно было бы легко продать.

В письменном столе профессора комиссар Гурный нашел заряженный пистолет.

– Это позволяет мне сделать вывод, – говорил комиссар председателю Вильчуру, – что у профессора решительно не было никаких намерений покончить жизнь самоубийством. Потому как в противном случае он наверняка взял бы с собой оружие. Взял бы он его и в том случае, если б решил расправиться с соблазнителем жены.

– А вы, господин комиссар, полагаете, что профессор мог знать, где его следует искать?

– Нет. Я даже допускаю, что он вообще не догадывался о его существовании. Молодого человека с такой внешностью на Сиреневой аллее никто из прислуги не заметил. Но я уверен: если мы отыщем эту пару, то сумеем ответить на вопрос о том, что случилось с профессором Вильчуром.

Следуя этой концепции, комиссар направил следствие на поиск госпожи Беаты. Прошло довольно много времени, прежде чем к нему привели водителя такси, на котором в тот роковой день женщина уехала из дома профессора. Но и водитель мало что мог рассказать. Он помнил, что отвез молодую красивую даму с девочкой лет семи-восьми с Сиреневой аллеи на Главный вокзал. Там она расплатилась, сама взяла чемоданы и растворилась в толпе. Исследование железнодорожного расписания тоже не слишком помогло. Между двенадцатью и первым часом от Главного вокзала отходило с полтора десятка поездов в самых разных направлениях.

Комиссар Гурный уже собирался было объявить Беату Вильчур в розыск, как вдруг неожиданная находка направила следствие совсем в другое русло.

Итак, во время обыска, который иногда проводился в определенного рода местах, у одного из скупщиков краденого на улице Кармелитской среди множества вещей, добытых кражей или разбоем, были обнаружены черное пальто, пиджак и жилетка исключительно большого размера. Хотя метки портного оказались спороты, мастерская, в которой были изготовлены вещи, отыскалась без особого труда, и таким образом было установлено, что вещи принадлежали пропавшему профессору. Припертый к стенке, торгаш признался, что вещи получил от некоего Феликса Жубровского.

Жубровский этот, вопреки предположениям комиссара, никогда еще не задерживался за какие-либо преступления. Обитал он на улице Привисленной с женой и четырьмя детьми и зарабатывал на жизнь продажей песка. Жубровский признался, что в тот самый день, когда пропал профессор, он под утро возвращался с пьянки и нашел одежду на берегу реки. Несколько свидетелей, тоже не слишком достойных доверия, подтвердили его алиби. Во всяком случае предъявить ему какое-либо обвинение было нельзя, а потому Жубровского после трехдневного ареста выпустили на свободу. В пользу его невиновности говорило то, что Висла в этом месте очень глубока, а самоубийство профессора Вильчура по-прежнему оставалось довольно правдоподобной версией его исчезновения.

В течение последующих дней реку на протяжении нескольких километров тщательно обыскивали, но безрезультатно. В прозекторскую шесть раз вызывали прислугу из дома на Сиреневой аллее и председателя Вильчура, чтобы они опознали найденные неизвестные останки, но это было, собственного говоря, совершенно излишне: пропавший профессор имел весьма приметный рост – около метра девяноста и весил почти сто килограммов.

– Мы так и не нашли труп, – разочарованно заявил комиссар Гурный. – Может, по весне всплывет. На дне Вислы столько ям, потому не раз случалось так, что тело выбрасывало лишь через много месяцев.

– То есть вы подтверждаете мои опасения? – спросил председатель.

– Слишком много обстоятельств говорит за самоубийство. На всякий случай я разослал фотографии профессора во все полицейские участки.

– Значит, вы все-таки допускаете возможность потери памяти?

– Если быть честным, я в это не верю. Но пока труп не всплывет, я не могу пренебречь этой версией. На этом же основании я не отказался еще и от версии убийства. Хотя уже сейчас почти уверен, что это могло быть только самоубийство. Наверняка он вышел из дома, ошеломленный обрушившимся на него несчастьем, но тогда еще не принял никакого решения. Видимо, он долго бродил по городу, может, пил, чтобы притупить душевную боль…

– Он никогда не пил, – прервал его председатель.