Знахарка

И Яра дремлет, позволяя долгожданному сну принять ее в свои объятья. И по-за пеленой сонной, тягучей, ей снова слышится голос Радиславы. Только нынче он не так тонок, как прежде. Другой словно бы, колючий. И чуется в нем что-то такое, о чем девка и думать боится. Что? Ворожея не знает. Да только слова вытягиваются из ровного строя, да ползут по покоям, словно бы змеи.

Шипят...

И Ярославе бы проснуться, да только не в силах она. А вокруг начинает гудеть да пахнуть сладко. Не медуницей, нет.

Однако ж не менее приторно...

- Темный взгляд за тобою идет, ворож-ж-ея. Всегда ш-ш-ел, только нынче... ты заж-ж-ж-гла огонь особый, золотой. В ту ночь, что с беленицами повстречалась. Умением тайным напитала свой дар. Вот он и вспыхнул. Даж-ж-ж-е Копи озарились, а уж Лесные Земли...

Прикосновение ладони легко, и волосы под нею заиндевают. Холодно становится знахарке молодой. А слова все шипят:

- Эхо прокатилось на тысячи верст вокруг. Она ус-с-с-лыхала. Узрела. Отправила С-с-с-лугу следом. С Мором, что выж-ж-ж-рал людей в Лесной Земле. Чародейка мыслит, будто Копи боятся Мора.

Смех. Ледяной, словно бы звон сосулек на ветру. И снова шипение:

- Это не так, Ворож-ж-ж-ея. Копи ничего не боятся. Мор не приж-ж-ж-ивется в морской земле, потому как и не земля это вовсе...

Снова смех. И снова шипение:

- Да и у Слуги свои планы. Знаеш-ш-шь, а он ведь не ж-ж-ж-елает тебе зла. Ей ж-ж-ж-елает, тебе - нет. Приш-ш-ш-ел ко мне за помощ-щ-щ-ью.

Смех-шипение. Шипение-смех.

И знахарка молодая уже не ежится - трясется от холода, а глаза все одно открыть не может. Не в силах. Только мужа зовет.

- Дар! - Голоса ее не слыхать, потому как за пеленой сна лишь она, его маленькая женщина. А он там, наяву. Два мира не пересекаются, и ворожея понимает это.

Сердце Ярославы трепещет, на лбу пробивает испарина. И живот крутит только горше: знать, дитя беспокоится, чуя опасность.

- Хочеш-ш-шь, покажу тебе все? - Снова шепчет Княжевна, - Копи могут говорить. Показывать. Копи могут многое. А за твое знание уже заплачено. Щ-щ-щ-едро. Ж-ж-ж-изнью и с-с-с-илой.

И знахарка замирает. Даже здесь, во сне она понимает: та, что предлагает ей помощь, запросит ответной услуги. И не откупиться от Княжны ни алтынами, ни каменьями дорогими. Жизнью? Да только она у Ярославы одна.

- Две, - поправляет ее Радислава. - Твоя и сына.

- По одной, - спорит Ярослава.

И холод, что стоит в палатах сплошной стеной, усиливается. Как и шипение:

- Море попросит ж-ж-ж-жертву.

- Дар? - Вопрос-предложение. - Улада передала мне дар ворожбы...

- Это правда, - шипение слышится у самого уха. И Радислава, на миг замерев, с удовольствием тянет слово за словом:

- Дар в тебе с-с-с-ильный. Дивно-диковинный. Яркий. Ворож-ж-ж-ея передала, говориш-ш-шь? Такого еще не бывало в Копях, и коль ты с-с-с-огласна, я передам твою волю воде с-с-с-оленой...

Пелена сходит, и сна как не бывало.

Перед Ярославой - покои белокаменные, солью вековой хранимые. И Княжна - дева с белолунными волосами. Глаза - в пол, ликом скромна. Печальна даже.

Холода нет. Шипенья. И пахнет воздухом морским.

А Яре кажется: привиделось.

Ворожея выдыхает. Шумно.

Поднимает глаза к Радиславе и слышит:

- Пойдеш-ш-шь?

И Ярослава соглашается. Ведь что есть ее дар по сравнению с тем, что может спасти жизнь ей и ее нерожденному дитяти?

***

Они шли долго. Извилистыми коридорами да широкими анфиладами залов белых, солью украшенных. И повсюду перед ними бежали руны, гудя на ходу да пахнув сладко...

А вот людей не встречалось. Яра даже на миг задумалась: уж не снится ли ей все тот же сон пречудный? Не грезится ли все?

И снова шепот-смех, смех-шипение:

- Это Копи. Мы здесь есть, и нас нет. Мы едины, понимаеш-ш-шь? Люди, что не люди вовсе. Ворож-ж-ж-жба. Ты привыкнеш-ш-ш-шь, Ворож-ж-ж-ея.

Смех-капель. Холод.

Гудение.

И дух перехватывает от того, как низко под землею они. Яра дышит громко, протяжно, стараясь вдохнуть полной грудью большой пузырь соленого воздуха. А у нее не выходит.

Приходится мириться.

Ступень. И еще одна. Вереница ступеней.

Широкие да гладкие. Белые, как и все кругом.

И все ниже и ниже, все отвеснее.

Яра принимает руку Княжны, боясь упасть вглубь темноты, что расступается перед ними нехотя. И то, что она - эта тьма - хранит, заставляет Ярославу удивиться.

Перед нею, девкою простою, расстилается озеро белое. С водой молочной.

И вода эта колышется, словно бы живая. Шелестит, набегая к самому берегу да пытаясь ухватить ворожею молодую за подол платья. Ластится.

Шепчет.

И пахнет от нее так же сладко, как и от Радиславы. Вот и холодно так же.

Яра подняла на Княжну удивленные глаза. Все та же девка, что и на обеде: с волосами белыми, словно бы инеем покрытыми, - один к другому лежат. И красиво так, что загляденье. Ярослава всегда хотела быть белянкой. Тогда бы и ее в селе любили, как Заринку купцову.

Да только в Заринке была жизнь, радость. А в Княжне, Радостью прозванной, чувства остыли...