Знахарка

Яра только сейчас поняла: Княжна действительно не была жива. Давно ли? Верно, давно. Потому как здесь, у самого Моря Соленого, она все меньше походила на человека. И все больше на кого-то иного, о ком Ярослава не слыхивала.

- Это сила заемная. Ворож-ж-ж-ба, - прошипела Радослава. - Мы рож-ж-ж-даемся в Соляных Копях, и здесь ж-ж-ж-е умираем. Вот только море... оно иное. Не хочет забывать, не отпускает. И тогда остается тело ж-ж-ж-ить, как и все вокруг, - соленым, белесым, не подвластным тлену. И душ-ш-ша замирает. Это не жизнь. И не смерть. Неч-ч-что иное...

Она повернула голову набок, и движение это, по-хищному скорое, резкое, вызвало у Ярославы приступ тошноты.

- Ты готова, Ворож-ж-ж-ея? Море леж-ж-ж-ит здесь давно. Оно все видело, все знает. В него бегут притоки с Лесных Земель, и в них - все ваш-ш-ш-и тайны. А потому оно знает. О Ней - тож-ж-ж-е. Нужно только спросить. Не побоиш-ш-ш-ься?

Ярослава медлила всего миг, потому как понимала: не решится сейчас - не сможет никогда. И тогда ворожея сделала первый шаг. За ним второй, третий...

Она не заметила, как твердь ушла у нее из-под ног, и молочная гладь сомкнулась кругом головы. Странно, она не чувствовала воды. Ни влаги, ни даже холода. Сладость только.

Покой.

И дышалось тут, под водой, даже легче, чем снаружи. Ворожея раскинула руки, и молочная гладь плавно обхватила ее стан. Стала баюкать, успокаивать.

Снова шептать.

А затем Ярослава ощутила, как вокруг нее образовалась воронка, что стремительно крутилась, засасывая ее все глубже и глубже. Ниже и ниже.

И там, внизу, ее уж ждали. Кто? Яра не ведала. Мужик молодой. Пригожий, статный. Чудной какой-то. С рукой, инеем выделанной, безжизненной словно бы. И рука та тянется к ворожее, а сам он говорит:

- Гляди на меня. В глаза. Я покажу.

И мир вокруг нее меняется.

Море выплевывает ее на землю. Лесную.

...И подле нее - двое мальцов, оба темных, словно бы в землях Степи родились. А вокруг детей тех - колья высокие, что острыми пиками в небо глядят. И дети - малец да девчушка - плачут.

Мальчуган, правда, носом шмыгает, чтобы заглушить рев. Пытается казаться взрослым, храбрым. И девчушку все подмышку прячет, словно бы крылом укрывает.

Яре видно: та успокаивается рядом с ним. Реветь перестает. А малец, хоть и бодрится, а все одно - страшно ему.

Вокруг - поле широкое, в котором по походному времени расставлены шатры низкие. Подобные степняковым, да не такие, не прочные. Знать, в Лесной Земле не из шкур полог ставят. Оттого и мерзло воинам, когда дождь да снег спускается.

Поле то, что наокол, выжжено. Не степное, да и не лесное пока. Словно бы пограничное. И малец все крутит головой на Юг, в сторону Степи. За это и получает что тычка болезненного, что оплеуху. А девка мелкая все гладит его ладошкой, боль унимая...

И Ярославе хочется укрыть детей, успокоить. Да только нельзя. Она словно бы невидима для них - дух бестелесный, да и только.

А к меднокожим юнцам подходят воины - рослые, светлоголовые все как один. И Ярослава чует, как в детях снова страх поднимается, потому как слова злые звучат:

- Глядите, отродье, сидите смирно. А то и до Княжества Камнеградского не дотянете. И что с того, что Князь ждет полонян? Всяко бывает. Дитя слабо. А уж в дороге и тем паче. Лихоманка приключилась с жаром да болью в нутрях. Вот и отошло дитя к утру. Бывает...

И воины смеются, а Ярослава понимает: не зря ей показалось, что дети те Степью рожденные. Они и есть степняки. Полонные. А потому и ценные, что их к самому Князю везут.

Девчушку усаживают на скакуна по-за воина лесного, а мальчонку - все так заставляют бежать. И он бежит, сцепив зубы. Ни слова не роняет. Оттого и злее становится воин, что ведет его. Потому и мучения выдумывает новые.

Вот еды на всех полонных не хватает. Девчушке - есть, а мальчонке - нет. Воины смеются. А степнячка делится своим, отдавая другу больше половины.

За это тоже тычок под ребра. Стон глухой.

Так бы долго не протянуть мальчонке, если б не Лесное Княжество, в котором перлом - Камнеград.

И уже после, когда Каменный Город раскрывает перед исхудавшими мальцами тяжкие ворота, Ярослава видит другое: вопреки обычаям, Князь не оставляет мальцов на размен. Знает: родичи их, с самим Ханом одной кровью поделенные, не примут детей назад. Побоятся. Засекут мальцов до крови, да растащат кишки меж кобылами.

Заплатят ли за полонных зарочные алтыны? А то ж. Честь по чести. По весу золота за каждого. Выкупят, а там...

В Степи так было давно: тот, кто попал в плен, сгинул. И что с того, что жив остался? Он уж не степной, не свой. Оттого и не жалко...

А потому Князь оставляет детей у себя. Растит рядом с сыном своим, Туром, который в ту же пору вошел, что и полонянин степной.

И имена лесные детям дает, даром что те другими в Степи прозваны.

Мальчуган Ярополком становится, девчушка же - за нежный характер - Нежаной зовется.