Знахарка

- За мною, не отставай, - услышал Гай. - А то как потеряешься, так и до утра искать стану. А там уж и не надобны те поиски...

И хлопец припустил за барином что было мочи. А тот лишь усмехнулся. Понимал ли рыжий, какую силу в себе таит? Верно, нет. Потому как не рисковал бы семьею, на старый обычай серед ночи выдвигаясь.

И барин остановился:

- Хватит. Вот она!

Он указал рукою на старую могилу, которая, как и прочие, была заметена снегом. Отчего могила была старой? Гай понял это сразу. Те, что лежали здесь давно, светились темно-синим колером. Другие же - светлее, искрясь и переливаясь белесыми огоньками.

Эта же чернильная.

Смерть давняя. Уж и плоти на теле не осталось. А вот кости еще не истлели. Да только что это?

Гай не мог понять. У него свербело престранное ощущение, будто бы в могиле чего-то не хватало. Словно бы пустовала она местами. Кому понадобился покойник? И почто?

Дико...

А барин пояснил:

- У девки не хватает позвонков. Шейных. Семи, как и положено новым рунам. Руны ведь не только дощечками могут быть.

И он присел на край могилы, приказывая Гаю:

- Рой давай. Земля должна быть снесена твоими руками. Я лишь помогу.

И хлопец, словно завороженный, присел у края земляного холма. Откинул замерзающими пальцами слой свежего снега, и вгрызся ногтями в заледенелый пласт.

- Силой своею помогай, - наставлял его барин. - Все, что оставишь в могиле, должно остаться в ней навсегда. А коль птицы иль иная живность растащат это, и ворожбе твоей придет конец.

И Гай вырывал что комья земли заледенелой, что то, другое. Скрытое.

Покойница лежала ровно. Как и положено покойнице.

И только кости ее белели в свете луны, оставляя прореху между черепом и грудной клеткой:

- Госпожа особенно любит эти руны. Говорит, они служат ей исправно. Исправнее прочих. Хотя и девка не покорилась. Кость - материал прочный. А теперь привязывай локоны эти. Прочнее. Узлами вяжи наподобие наузы. И слова приговаривай.

Гай потом не вспомнил, что говорил. Повторял за барином заклятие диковинное, а сам чуял, как в нем все ярче разгорается пожар горячкой лихою. Уж и взор гаснет, и уши забиты то ли завыванием вьюги, то ли криками сестер, которые долетают до него на капище. Или то мерещится?

Стало быть...

Очнулся Гай в хоромах.

Вокруг - мамки-няньки, с перинами пуховыми бегают, под голову подкладывая для пущего удобства. И еду ему несут. Не ту, что он воровал - но свежую, духмяную. С крупными мясными кусками, с которых жирной жижей в тарелку стекает сок пахучий.

И губы его сразу же вытирают платком шелковым. И не жалко ткани такой?

- Не жалко, барин-батюшка. Для тебя - ничего не жалко.

Уж не рехнулся ли он?

Ан нет.

Не рехнулся.

Гай ощупал себя ладонями, а няньки снова засуетились. Выбежали из покоев, родню его клича.

Это ж надо...

Живой. Сильный. Нынче силу он чувствовал. И не так, как раньше. Сила диковинной была. Искристой. Мощной. Не в пример той, которая прежде...

А няньки привели к нему родных - сестер с маткою. На каждой - сарафан-бархатник, пунцовой нитью расшитый, а под ним - рубашка шелковая. В ушах да на шее - лалы, перлами сдобренные. И кокошник поверх волос... узорчатый, кружевной словно бы.

Сестры наперебой полотняными холстинами лоб его утирают, да все щебечут от радости. А у матки-то глаза не безумные. Прежние глаза, синие. Глубоко посаженные, внимательные, способные разглядеть любую тайну гайкину.

Те, что остались было в его детстве.

И Гай улыбается. Хохочет, как безумный. Потому как не это ли - счастье?

И что с того, что цена может оказаться непомерно велика?

Он отдаст все, что попросит у него барин, потому как в эту ночь рыжий воришка сгинул на капище, уступив место мужику статному.

И погибель та целебная.

***

Ночь близилась к концу.

Воздух, колючий, ледяной, приносил горсти крошечных снежинок, осторожно ложащихся на расписной пол. Россыпь алых звезд на синем небе. Почему так? Ей нравилось ходить по ночным блесткам, которых касались ноги богов. Если все сложится, скоро и она станет вровень с ними. А пока...

Снежинки кружились, вздрагивали от новых ветряных потоков, но не таяли.

В покоях было холодно.

- Стыло, - тот, кто произнес эти слова, не надеялся быть услышанным. Не здесь, среди могильной сырости, зимний холод которой был теплее.