Знакомство с таинством православной Троицы Владимира Лосского

В своей «Антропологии в теологической перспективе» [Anthropology in Theological Perspective] Панненберг утверждает, что мы, как люди, развиваем нашу собственную единую индивидуальность через взаимоотношения с другими, которые помогают сообщить эту индивидуальность нам обратно. Однако, в отношении Божественных Персон, как уже было представлено выше, Каппадокийцы выражают единство Божественных Персон только как Троичных персон, исходящих из Божественной сущности, которая ассоциируется с персоной Отца как началом и источником Божественности. Панненберг стремится обойти стороной это объяснение и связанные с ним проблемы, которые он обнаруживает при попытке возрождения традиционной ассоциации духовности Бога посредством разума, по мнению Вафама. (Whapham 2010, стр. 12) Он соединяет тенденцию мыслить о Божественной сущности в понятиях разума с тенденцией приписать субъективность Божественной сущности и предлагает альтернативное понимание духовности Божественной сущности, которое он развивает на терминологии современной фундаментальной физики. Основываясь на описаниях универсального силового поля Майкла Фарадея (а также упоминая античные корни этих описаний, покоящиеся в стоицизме, комментирует Вафам), Панненберг утверждает, что возможно создать новую концепцию Божественной сущности как автономного поля, полностью представленного в Отце, Сыне и Святом Духе. Фарадей определил существование универсального силового поля, по отношению к которому все материальные и атомарные объекты рассматриваются как вторичные. Панненберг импортирует этот язык современной теоретической физики и использует его для описания Божественной сущности как силового поля, которое «может обнаружить себя в равной степени во всех трёх персонах [Троицы]». (Whapham 2010, стр. 13) Человеческие персоны остаются незатронутыми этим полем, тогда как троичные персоны представляют извечные формы единой Божественной сущности.

Вафам находится под сильным впечатлением того, как Панненберг демонстрирует более конкретно своё использование импортной терминологии для определения Божественных Личностей посредством Святого Духа: Поскольку Панненберг определяет Святого Духа как персону, которая объединяет Отца и Сына через любовь, он с лёгкостью совершает следующий шаг, описывая Дух как силовое поле единства Отца и Сына: таким образом Святой Дух определяется и как персональный центр действия, исходя от Отца и принимаясь Сыном, и как безличное силовое поле, объединяющее Отца и Сына через любовь. «Как формы существования единой Божественной сущности [Отец, Сын, Святой Дух] всегда проникнуты её динамизмом посредством их взаимоотношений». (Whapham 2010, стр. 13) Он определяет, таким образом, Троичных персон как центры Божественной деятельности, которые совершенно неотличимы от единой Божественной сущности, которая наполняет их всех. Деятельность Божественной сущности принимает форму только через деятельность Отца, Сына и Святого Духа, как в их взаимоотношениях, так и через их действия в мире.

Определяя троичные личности в понятиях Божественных центров действия, Панненберг также стремится откорректировать рудименты модализма, замеченные им как у Барта, так и у Ранера. Следуя за критикой Барта и Ранера, представленной Робертом В. Йенсоном в его «Триедином олицетворении: Бог согласно Евангелию» [The Triune Identity: God According to the Gospel] и Юргеном Мольтманом в его «Троице и царствии: Доктрина Бога» [The Trinity and the Kingdom: The Doctrine of God], Панненберг присоединяется к их утверждению, что понимание Троицы у Барта и Ранера начинается с предположения о единстве Божественных Персон и компиляции личности Отца с Божественностью. Так, Бог Отец всё время видится как нерождённый источник Божественности Сына и Духа и не полагается на них ни в коей мере относительно своей Божественности. Такой скрытый модализм не позволяет Барту и Ранеру осознать сущностную важность Божественной Личности, по мнению Панненберга: оба теолога следуют за потоком христианской традиции со времён Святого Августина и как следствие упускают возможность придать какую бы то ни было онтологическую важность понятию Божественных отношений.