Знакомство с Тишковым

— Ну конечно, не на козе же ему жениться. Имеет невесту из хорошего дома. Дочь священника. После свадьбы предполагают поехать в Берлин или же в какой-нибудь другой немецкий город, чтобы поработать, так сказать, на пользу, на победу великой Германии — нашей, так сказать, освободительницы…

«И чего буровит, чего буровит», — с тоской и нетерпением думал Михась, все крепче сжимая вспотевшими руками перекладину телеги.

А Сазон Иванович говорил и говорил что-то уж совсем нелепое, как казалось Михасю, пересыпал свою речь немецкими словами и перетирал между тем полотенцем два граненых стаканчика, вынутых из соломы.

— Милости просим, — протянул он немцу стаканчик. — Не побрезгуйте нашей некультурностью. Это называется, по-нашему, вишневка, а по-вашему — кирш и еще как-то. Своего, так сказать, завода. Для свадьбы специально приготовлена.

Немец, улыбаясь, взял пустой стаканчик. Подставил под горлышко бутылки, наклоненной Сазоном Ивановичем. Подержал, пока стаканчик наполнился темнокрасной жидкостью. Но пить не стал, протянул хозяину:

— Сам, сам. Битте.

— Ага, понятно, — принял стаканчик Сазон Иванович и, не возражая, выплеснул его в свой обросший дремучим волосом рот. — За ваше здоровье, ваше превосходительство.

Офицер выпил после Сазона Ивановича из другого стаканчика и закусил кусочком сала, тоже после того, как сала отведал хозяин.

— Данке, — сказал офицер и резко разрубил воздух кожаной перчаткой: можешь, мол, ехать..

— Видел, как он проверил, на мне, как на собаке, что выпивка и закуска, не отравленные? — спросил Сазон Иванович, когда они отъехали. — Культурность! Ничего не скажешь. Выпил, закусил и даже документы у тебя не проверил.

— А солдат только облизался, — заметил Михась.

— Ну это уж такое солдатское дело. Во всех державах. Только облизываться.

— А для чего, Сазон Иванович, вы вишневку с собой везете?

— Вот для этого и вожу. Если б не вишневка да не мой разговор, он, пожалуй бы, ссадил тебя сейчас с телеги с твоим ауевайсам и — в комендатуру. А там — разбирайся. Глядишь — а ножки, уже болтаются; а головушка — в петле… Разговоришься…

— Ну уж вы начали— и поповскую дочь для чего-то приплели, и великую Германию;

— Глупо, что ли, считаешь? — Значит, еще совсем молодой. Не понимаешь. А. глупость другой раз всего сильнее за сердце берет. И- лесть. Лестью можно тигра уничтожить. Уж на что есть, люди высокого положения, словно каменно-железные, неприступные, а и то…

— Стой, стой! Стой, твою…

Михась похолодел, услышав злобную ругань.

Из-под моста появились, вылезли три полицая с повязками на рукавах и — с. винтовками наперевес — побежали за телегой..

— Стой!. Не слышишь, бандит? — кричал. долговязый, бегущий впереди полицай, в черном матросском бушлате, в широких синих галифе и в желтых сапогах. — Я тебя сейчас подыму за уши, покажу Москву…

Михась понял, что на этот раз вишневка и разговор едва ли выручат… Легче обхитрить немца, чем полицая, который хочет выслужиться перед немцем. Нет на свете людей беспощаднее холуев.

Сазон Иванович остановил лошадку. И тут произошло неожиданное для Михася.

— Ты кого, паразит, называешь бандитом? — спросил Сазон Иванович долговязого. — Что, с утра уже залил зрение? Вот я Фогелю расскажу про ваши дела. Ты куда лошадей дел из Ермаковичей?

— Да что вы, господь с вами, господин Кулик, — опешил полицай и закинул винтовку на ремне вниз дулом за плечо. — Лошадей из Ермаковичей перегнали в Шагомль еще когда, по распоряжению господина Климовича. А я обознался. Здравствуйте…

— Здравствуй, нас красный, — все еще сердясь, усмехнулся Сазон Иванович. — Что — это вы там, под мостом, засели?

— Ищем одно дело. Есть сведения, — замялся полицай. — Закурить не угостите?

— Чего ищете-то?

— Нынешней ночью — вы не слыхали? — в Ермаковичах завод на воздух взлетел. Шпалы железнодорожные который делал. Большой пожар;

— Меньше пили бы полицианты, никаких бы пожаров не было, — разобрал вожжи Сазон Иванович. — А то вот вы только пьете да мухлюете, а московские агенты действуют: взрывают да палят. Вот так все и идет. Ну ты, Захаровна! — прикрикнул он на лошадку и легонько огрел кнутом.

— А я думал, вы и этих угостите вишневкой, — улыбнулся Михась, когда лошадка с галопа снова перешла на рысь.

— Вишневка мне самому для дела нужна, — получше прикрыл соломой бутыль Сазон Иванович. — Она мне вроде лекарства. По моему положению, если не выпивать, никакой нервной системы не хватит. Ты гляди как. От населения мне — позор: немецкий, мол, подхалим и прочее такое. Погоди, мол, если Красная Армия возвернется, мы до тебя доберемся. От партизанов незнакомых — постоянная угроза. Не дам бульбы, картошечков или еще чего, значит, вот против тебя автомат — и очень скорое дело. От немцев — то же самое. Или вот, как мы видели, петля на шею. А выпьешь— как-то все в иной окраске получается. Правильно?

— Не знаю, — покачал головой Михась. И задумался: — Уж тогда, может быть, вам прямо к партизанам податься?..