— Никого не надо разматывать, — сказал Бугреев. — Пойдем, Михась, вытаскивать трактор. А вы, ребята, расходитесь по своим местам, поскольку вы ни в чем, оказывается, не виноваты.
— Мы тоже с вами, — пошел за ними Шкулевич Микола. И еще два-три паренька.
— Не надо, — остановил их Бугреев. — Раз, по вашей совести, вы не виноваты, зачем же вам с нами идти? Мы с Михасем вдвоем справимся. — И, как будто одному Михасю, доверительно сказал — Вот кого не люблю больше всего, так это трусов.
В овраге Бугреев с Михасем осмотрели опрокинутый трактор, попытались его поднять, но это им не удалось. Тогда они прицепили к трактору длинный трос и протянули один конец троса до края оврага.
У каменного сарая стояли два трактора.
— Ну что же, Михась, заводи, если ты уже умеешь, — показал на один трактор Бугреев. — Поедем вытаскивать.
Михась взял заводную ручку, уверенно просунул ее в отверстие под решетчатую грудь трактора, крутанул, собрав все силы, раза три.
А товарищи его стояли вокруг, наблюдали.
Наконец верзила Шкулевич крикнул Михасю:
— Голова! Ты же зажигание не включил.
— А ты умеешь? — спросил Шкулевича Бугреев.
— Чего ж тут не уметь?
Но Михась сам включил зажигание и снова стал провертывать ручку. И снова Шкулевич крикнул ему.
— Сними со скорости!
— О, — сказал Бугреев, взглянув на Шкулевича. — Да ты, оказывается, все знаешь. Только все-таки чего-то тебе не хватает.
— Чего?
Бугреев не ответил. Он смотрел, как Михась, весь вспотев, крутит ручку.
— Все равно он не заведет, — усмехнулся Шкулевич. — У него силенки не хватает…
— Зато у него другое есть, чего тебе не хватает, — сказал Бугреев. — Дай-ка, Михась, я тебе помогу…
— Не надо, — почти грубо оттолкнул Бугреева Михась. Еще раз крутанул из последних сил — и трактор завелся.
— Садись за баранку.
Михась уселся на узкое металлическое, похожее на совковую лопату сиденье.
Трактор со скрежетом, дымя и фыркая, сдвинулся с места и пошел в сторону оврага.
Миланович выбежал из конторы.
— К чему, — кричал он, — к чему эти самые экстри… экстарименты? Зараз второй трактор свалите.
— Ничего, — сказал Бугреев. — Вытащим, если свалим. Все в наших руках…
В полдень, когда искалеченный трактор с большими усилиями был наконец извлечен из оврага и поставлен на ремонт, Бугреев присел отдохнуть. Усадил рядом с собой на бревно Михася. И снова пытался расспросить, кто же, на самом деле, опрокинул трактор?
— Я, — повторил Михась.
— Но это же неправда. Скажи хоть, кто с тобой был?
— Не скажу, — упорствовал Михась.
— Ну не надо, — улыбнулся Бугреев. — Значит, я так понимаю: ты не хочешь быть доносчиком? Ну что же. Доносчиком, конечно, легче стать, чем механиком…
7
Пусть пройдет еще десять, пусть двадцать лет пройдет. И все равно Михась будет испытывать хотя бы легкое волнение перед домом Бугреева, хотя Бугреев уже не главный механик. И дом его рядом с развалинами МТС мало походит на прежний. От него после артиллерийского обстрела осталась только половина с вздыбленной крышей, на которой при каждом порыве ветра грохочут искореженные и ржавые листы железа.
Бугреев, контуженный во время обстрела взрывной волной, отлежавшись, все-таки нашел в себе силы снова огородить остатки своего дома зеленым штакетником и даже приколотил на верее над калиткой вывеску:
Принимаю в починку велосипеды и мотоциклы,
часы и патефоны,
а также исполняю разную кузнечную работу
Михась дважды прошел мимо дома, стараясь издали разглядеть положение подковы над входной дверью. Убедившись, что подкова стоит как надо и цветок в горшке — на подоконнике, направился к воротам. И только дотронулся до кольца калитки, как на крыльце появилась «та женщина».
Уж лучше бы она ушла куда-нибудь. Уж лучше бы случилось с ней что-нибудь, чтобы Михасю никогда не видеть ее.
Все-таки Михась повернул кольцо калитки и робко вошел во дворик.
Женщина, худощавая, высокая и, может быть, когда-то красивая, не смотрела на него. Занята была своим делом — полоскала что-то в тазике. Потом выплеснула воду из тазика прямо через балясник и увидела Михася.
— Ну что, опять явился? — сурово и жалобно спросила она, как он и ожидал.
— Здравствуйте, Софья Казимировна.
— Даже здороваться не хочу с тобой. И чего ты ходишь? Чего ты ходишь, Ирод? Чего опять высматриваешь? Остальных хочешь выманить? Да негодные они. Один — сухорукий, а второй — еле живой. Чахотка у него. Весь день лежит, кашляет.
— Василий Егорыч? — удивился и встревожился Михась.
— «Василий Егорыч?» — как бы передразнила женщина. И на длинной худенькой шее вздулась синяя жила. — Забирай его. Забирай нас всех. Мучители!
Из полуоткрытой двери вышел на крыльцо Бугреев.
— Ну, будет, Софушка, будет. Перемени пластинку, — сказал он. — Что ты, Софушка, опять пристала к хлопцу. Иди в дом. Здравствуй, Михась.
— Здравствуйте, Василий Егорыч!