Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

Щит Ахилла — это своего рода литературный артефакт, культурно-исторический мем, ставший знаком, метафорой прекрасных художественных излишеств и почти избыточного мастерства. Нам уже хорошо знакома подробность эпического повествования, внимание к деталям — от гвоздей на рукоятке меча до выскочивших на кровавую землю глаз, этим мечом выбитых из глазниц. Но описание щита Ахилла — это больше, чем стилистический признак или художественный прием. Вот Гефест плавит медь, добавляет олово, серебро, золото; вот делает обод, прилаживает ремень, составляет тело щита из пяти тонких листов металла, а потом начинает украшать его изображениями — и на протяжении более чем двух сотен стихов мы наблюдаем за работой божественного художника, который изображает землю, небо, море, солнце, луну и созвездия; затем два города, и в одном течет мирная жизнь: тут свадьба, невесты и женихи, музыканты, тут же рынок, на нем судятся двое, вокруг люди поддерживают спорщиков криком, и древние старцы, со скипетрами в руках, идут озвучить решение. Второй город в осаде врагов: тут воины на стенах, готовые держать оборону, а вот вражеская засада — в нее попадаются пастухи, они убиты, похищено стадо; вот сражение — и мчатся воины на колесницах, и летят смертоносные копья. Но и это не все: землепашцы идут за упряжкой волов, жнецы убирают с полей урожай, идет сбор винограда, а вот пастухи выгнали пастись стадо, но что это? — на одного из быков напали львы! На помощь бросаются люди и пастушьи собаки, но тщетно. Вот хоровод, нарядные девушки и юноши кружатся в танце, а вокруг них, по внешней кромке щита, замыкают кольцо бесконечные воды Океана.

Место этого пространнейшего описания в структуре поэмы является предметом для множества гипотез и интерпретаций. В нем можно увидеть модель мироздания, со светилами в центре, кругом земной человеческой жизни, символически отраженной в ее основных элементах (суд, торговля, семья, война, земледелие, праздники) и заключенной в границы надмирных вод, возможно, тех самых, над которыми в начале времен носился Дух Неведомого Бога. Может быть, это метафорическое изображение сотворения мира, в котором божество, сплавляя земные металлы, создает в горниле и небеса, и земную твердь, и людей; а может, поэтический эксперимент, порыв авторского вдохновения, один из тех неожиданных и гениальных творческих актов, которые не поддаются рассудочным объяснениям, а потому читателям остается или строить догадки, или просто получать удовольствие от изощренного описания, или вовсе перелистнуть десяток страниц, чтобы скорее добраться до жаждущего мести Ахилла, который уже облачился в новый доспех и готов обрушиться на троянцев.

^{Сцена из Илиады Гомера. Гравюра 1805 года по Джону Флаксману (1755–1826)}

То, что происходит дальше, нельзя назвать сражением: это истребление, бойня, это стихийное бедствие в лице обуянного яростью Ахилла, что сметает с лица земли троянских героев, даже не помышляющих о сопротивлении. Рядом нет никого из ахейских вождей; это смертоносное соло, жестокий бенефис одного лишь Ахилла, который, забросив за спину щит, орудует одновременно копьем и мечом, рассекая беспорядочно бегущие толпы, копыта его коней дробят шлемы и черепа павших, и колесница забрызгана кровью по самые оси. Больше нет торжественно-скорбных рассказов о родословных убитых, никто не срывает доспехов с павших, не произносит долгих речей; темп повествования убыстряется, тщетно пытаясь поспеть за убийственной жатвой, которую собирает Ахилл. Вот один лишь фрагмент: