Знамение змиево

День выдался чудный – лучший за всё лето. Ярко светило солнце, глаз отдыхал на белых облачках – платьях ангелов. Золотилась зелень рощ и лугов, везде качали головками цветы – розовые, синие, голубые, белые, жёлтые. Доносилось пение женских голосов. Иногда Воята видел поющих, иногда нет, но стоило закрыть глаза, чтобы не слепило солнце, и начинало казаться, что сами берёзы по сторонам тропы поют:

Ой вы розгары разгоритеся,
Русалка-купалка!
Вы, русалочки, разбегитеся!
По мхам, по мхам, по болотичкам.
Где солнце не греет, где ветер не веет…
Где коней не водят, где люди не ходят…

Куда-то туда лежал и его путь, но какая бы русалка ему указала дорогу?

Пять вёрст до озера Воята преодолел мигом – сам не заметил как. И сегодня он был тут вовсе не один. Дороги и тропы, ведущие к бывшему городу Великославлю от всех погостов и деревень, нынче оживились. Отовсюду собирался народ – молодёжь, бабы, целые семьи на телегах. Бабы собирали травы, девки плели венки, в лесу стучали топоры, на старых кострищах выкладывали дрова. На взгорке, откуда Воята впервые увидел озеро, мужики устраивали из длинных жердей высоченный шалаш-костёр. Старая берёза у Тёплых ключей была на высоту человеческого роста в несколько слоёв обвязана свежими рушниками, на земле вокруг неё лежало множество венков, караваев, яиц, пирогов. Воята едва узнал знакомое место – так изменило его присутствие множества говорливых, оживлённых, нарядных людей. Раньше озеро казалось ему частью иного мира, а теперь сделалось подобием новгородского торга. Выходит, не так уж его в округе боятся.

– И ты здесь, попович!

На него вдруг наскочила полнотелая девушка, и Воята узнал Оксенью из Барсуков.

– Устинью ищешь? Она по оврагам травы собирает, только к вечеру, может, подойдёт. Что, отец Касьян где?

Воята вздрогнул: вот ему и задали тот вопрос, которого он боялся, но в такой час, когда он вовсе этого не ожидал.

– Я… не знаю, – растерявшись, ответил он. – Уже три дня его не видел. В Ящерово уехал, сказал.

– Вот там бы ему и оставаться! – Оксенья вовсе и не желала знать, где на самом деле отец Касьян, а желала только, чтобы здесь его не было. – Сильно он ругается, когда у озера игрища затевают. А как не затевать, когда век повеки так ведётся? Ещё когда Великославль стоял, здесь самые большие игрища на Ярилу Старого водились. И теперь водятся, как же иначе? Тот прежний поп, Горгоний, хотел берёзу святую извести, да она не далась!

Оксенья засмеялась. Подружки позвали её, и она помахала Вояте рукой:

– Вечерком подходи – попляшем.

Воята подошёл к камню у воды, похожему на заснувшего медведя, и вгляделся в заросли камыша и осоки. Сегодня он не увидел лебедей – может, попрятались, напуганные людским шумом. И как же быть? Батожок рябиновый – вот он, а как же лебедь белую сыскать?

– Тёмушкааа! – закричал Воята в озеро, стоя возле камня. – Тёмушкаааа!

Крик разлетелся над водой; в лицо ударило порывом ветра, побежала рябь, закачалась осока. Воята содрогнулся: всплыли в памяти слышанные ещё в детстве бабьи песни, где утонувшая дочь просит мать не брать песок из реки, не рвать осоки – это, дескать, моё белое тело, моя золотая коса…

И никакого больше ответа.

– Не слышит…

– Слышать-то слышит, да отвечать не может, – раздался позади знакомый голос, деловито-приветливый. – Не велено ей, не позволено.

Старушка в беленьком платочке стояла между Воятой и берёзой – точно такая же, как прежде, с тем же бойким и доброжелательным видом.

– Не позволено? – Воята сделал несколько шагов к старушке. – Баба Ульяна! Ты знаешь, как её найти? Я вот и батожок принёс. – Он показал палку с мордой козла и загнутым рогом.

– Что батожок добыл, это ты молодец. Да только ворога ты себе нажил… – Старая Ульяна покачала головой. – Такого ворога, что не приведи Господь. Пять сотен лет сидит он здесь, а супротивника достойного ему не было ещё…

Воята понял, о ком она говорит. О змие.

– Пять сотен лет?

– Его силой и Великославль на дно озёрное ушёл. Жил он, не тужил, дань собирал на земле – душами живыми. А ныне ты его слугу истребил, а сам новым не сделался. Знает он, чего тебе надобно, чего ты ищешь…

– Тёмушка у него? – почти перебил Воята.

– А ты и к нему пойдёшь? – Старушка подняла тонкие брови.

– Он меня съест?

– Съесть, может, не съест… Однако и ты ведь знаешь, что ему надобно…

Воята вспомнил тот лютый ужас, когда чёрная дымная змея тыкалась в крепость его души слепой мордой, отыскивая щель, а он не мог быть уверен, что она не найдёт, – да и кто мог бы?

Озеро лежало чашей серебра, позолоченное солнцем. Кто поверил бы, что под этой красотой таится преисподний ужас – мрачная чёрная чаща, смертный холод, а на самом дне – древний змий свивает кольца?

– Как пробраться к нему?

– Коли решился, я тебя проведу, – сказала старушка, будто бралась указать дорогу к соседней деревне.

– «Аз к Богу воззвах, и Господь услыша мя…»[76] – пробормотал Воята.