По обеде пошел гулять и пришел перво к церкве Иоанна Предтечи (Баптистерию Сан-Джованни). Та церковь великая, сделана осмерогранная изрядною архитектурою и мастерством предивным; также и убор в ней хороший. На той церкве четверы двери великие; у тех дверей затворы поделаны медные, предивным мастерством высеканые; на тех дверях фигуры из меди, как бы из дерева вырезаны зело предивно.
Баптистерий Сан-Джованни.
И. Гревс. 1902
Прямо перед собором на площади стоит старинный «баптистерий» во имя Иоанна Предтечи, одного из древнейших патронов города; в нем до сих пор крестят по обычаю предков рождающихся новых флорентийских граждан. Он кажется маленьким только сравнительно с массой соборного храма Св. Марии «с цветком». Надо теперь подойти к нему, вежливо, но настойчиво отклоняя предложения проводников (guida autorizata), которые здесь непременно окружат иностранца (il forrestiere), рассчитывая на поживу… Хорошо в первое же посещение вглядеться поближе в знаменитые бронзовые двери этого старого храма. Их трое: надобно изучать их в порядке древности – сначала северные, потом южные, наконец, восточные… Особенно сильно притянут к себе и заставят остановиться подольше третьи двери, чудо таланта Гиберти, которые Микельанджело недаром назвал достойными стать вратами рая. В десяти квадратных полях, на которые поделена их поверхность, представлены различные ветхозаветные события, начиная с сотворения мира и кончая временами Соломона. Сам художник в своих «Записках» хорошо поясняет, какую он преследовал задачу в этой работе: «Я старался, – говорит он, – всеми возможными для меня способами подражать природе, как в пропорциях отдельных частей, так и в перспективном построении общего плана каждой картины»… Надо было действительно много жить среди полей, часто вдыхать полной грудью живительные струи предрассветного воздуха, напоенного ароматами весны, приветствовать взорами появление зари, слушать и слушать песнь соловья, чтобы приобрести способность так творить и так толковать внешний мир. Нельзя представить себе, чтобы соприкосновение с описанным оригинальным памятником могло оставить человека равнодушным. Особенно русский, не привыкший среди своей бедной родной обстановки встречать такие чудеса, почувствует себя увлеченным. Это будет впечатление, от которого не сразу оторвешься; рассмотрев все картины, приятно будет присесть тут же в некотором отдалении перед «вратами рая» на ступеньки собора, подумать, собрать ощущения.
Б. Зайцев. 1920
Какой тип осьмиугольного Сан-Джиованни, древнего Баптистерия Флоренции, на той же площади, насупротив Собора? Что это: храм Марса, древнехристианское создание IV века или церковь XI-го? Ученые об этом спорят, но одно бесспорно: как Собор, может быть, даже более, это священный палладиум города, уж во всяком случае, первобытный соборный храм, позднее уступивший место Санта-Мария дель Фьоре. И если загадочно его происхождение, то и детали туманны; знаменитые его купели, каменные углубления, о которых Данте поминает в XIX песне «Ада», много задали труда и муки для дантологов… Немало минут проведено, с книжкою в руке, у дверей Баптистерия. Собственно, почему у дверей? Всесветно прославлены бронзовые рельефы их, но если сказать правду, этих рельефов так много, и так трудно все их оглядеть. Кажется, не очень много радости от сравнения стиля Пизано с Гиберти в молодости и с Гиберти зрелым, на Porta del Paradiso. Да и самая эта райская дверь при всей тонкости и виртуозности имеет нечто холодноватое, как бы зачаток академичности. Все же за что-то любишь их – и простого, грубоватого еще Пизано, и сухо-худощавого, изящного Гиберти! Подолгу стоишь над медальонами, и тебя обдувает ветер, иной раз легенький вихрь налетит, и повеет пылью. Рядом, в пролетках, на худых, тощих лошадях дремлют красноносые извозчики в цилиндрах, с зонтиками, прикрепленными над козлами. Увидев, что достаточно уж ты насытился Гиберти и отходишь, красная, заспанная физиономия зашевелится и молча приподымет указательный свой палец – как подымает его Иоанн Креститель у Леонардо. Это значит, поедем, цена – лира.
Площадь Синьории, Палаццо Веккьо
Н. Станкевич. 1840