Знаменитые русские о Флоренции

Мы спешим к Сан-Лоренцо, к огромному красночерепичному куполу, вздымающемуся в глубине улицы. Вход в церковь с небольшой площади, залитой зноем. Мы откидываем тяжелый занавес на необделанном фасаде, входим. Светло, прохладно, два ряда колонн, скамьи, орган играет и чуть голубеет ладан; стараясь не мешать молящимся, проходим мы направо, в закоулок, и каким-то проходом – сразу мы в капелле Медичи, знаменитом детище Микельанджело. Все здесь сурово, очень просто, почти бедно. Белое и коричневатое – два основных тона. Два героя в нишах, Созерцательный и Творящий, двое юношей, Лоренцо и Джулиано Медичи, а вернее – их Идеи; два Образа, возникших как видения перед Микельанджело. Всесветно знаменитые фигуры возлежат у ног их, на изогнутых волютах, украшая саркофаги: Ночь и День, Сумерки и Рассвет. В капелле очень тихо. Прохладно, беловатый свет. Беспредельно задумчив Лоренцо, под своим тяжким шлемом; молод, богоподобен Джулиано, легко несет он голову кудрявую, тонкая шея, длинная, как у Давида. Тепла, загадочна, всех обаятельней немая Ночь у его ног; самое туманное творение, самое колдовское и жуткое; недаром маленькая сова под ногой ее… Но отчего все так бесконечно серьезно в холодноватой капелле? Кто-то безмерно меланхоличный и безмерно горестный заключил дух свой в мраморы и вокруг разлил вечное очарованье и волненье. Прямо, все прямо к Вечности, скорбной стезей! Там тишина и музыка нездешняя… Здесь – восхождение от юдоли бедной. О чем задумался Pensieroso? Что видела во сне Ночь? Они, правда, думают и видят сны, это третья жизнь великого художества. И снова жуткое, благоговейное, холодком пробегает по спине. А из церкви слышен орган. Он покоен и равен себе, как эта Вечность, он переливает бесконечные свои мелодии, волны одной реки, без конца и начала. Как хорошо, что он играет! Церковь, музыка, тишина, Микельанджело… Теперь похолодели корешки волос на голове… Но когда мы выходим, через ту же тяжелую, кожаную портьеру у паперти, слегка замусоленную, старушка руку протягивает за даянием – снова перед нами простая Флоренция, опять на малой площади торгуют бусами и гребешками, в отдалении висят шубы с собачьими воротниками, за тринадцать лир – зимне-осеннее одеяние флорентийских извозчиков; да над ларями с книгами букинистов восседает мраморный Джиованни делле Банде Нере… Как проста, камениста, почти бедна и ободрана эта маленькая площадь, как суров необделанный фасад Сан-Лоренцо, в горизонтальных ложбинах; и сколь много в сухости этой, в отсутствии пышного и ложного – сколько в этом Флоренции, легкой, сухой и ритмической. Микельанджело, и грубо-шероховатая стена Сан-Лоренцо, и каменистая пыль на площади, свившаяся легким вихрем, и Джиованни делле Банде Нере, и гомон торговцев, и аристократически-простонародная Флоренция – все это едино. Здесь нет плебса. Есть народ.

Б. К. Зайцев. Флоренция. Видения(1920)//Собрание сочинений в 7 тт. Петербург; Берлин, 1923, т. 7, с. 38-39·

Флорентийское Кватроченто

П. Муратов. 1911-1912