Знаменитые русские о Флоренции

Кватроченто не оставило после себя такого наследства «истин», какое оставил XVIII век и какое во что бы то ни стало желаем оставить мы, но оно оставило зато богатое наследство индивидуальностей. Мысль была для того времени поистине крепким напитком, кружившим голову и умножавшим жизненные силы вооруженной ею бесстрашной личности. Все живое и человеческое, что было в последующих эпохах, исчезло, оставив за собой только ряд выводов, только отвлеченные формулы своего существования. Выводы флорентийского кватроченто живут неумирающе в сохранивших власть над всеми нашими чувствами образах и делах его людей. Особенность флорентийского интеллектуализма становится ясной, если мы взглянем на его носителей. Чтобы видеть его арену, не в гостиную мы должны идти, как в XVIII столетии, и не в кабинет ученого, как теперь, но в одну из тех пыльных мастерских, наполненных шумом работы и шутками многочисленных учеников… В одной из них вырос человек, который явился высшим и полным воплощением этой душевной способности кватроченто, – художник Леонардо да Винчи. Художник достиг вершин тогдашней мы ели, конечно, не случайно, его судьба была уже предсказана другими художниками. Флорентийская мысль рождалась в художественной оболочке, и к познанию мира она знала только один путь – через искусство. Для тех людей, проводивших свои дни за изучением форм человеческого тела, за отыскиванием нового способа живописи, за открытием новых тонкостей в обработке мрамора или бронзы, желание познавать было такой же необходимостью, как желание утолить голод и жажду. Оно являлось к ним вместе с первым дыханием жизни, и отнять его не могли ни бедная юность, ни скудость образования, ни суровая простота трудовых дней.

П. П. Муратов. Флоренция. Кватроченто (1911-1912) // Образы Италии. М., 1994, с. 107–108,116-117.

Флорентийцы и флорентинки

В. Яковлев. 1911-1912

Соломенные шляпы, au naturel, громадными полями – или бьют по носу, или рвут долой голову. Но, увы! Женщины здесь составляют сплошной контраст со всеми красавицами, которых встречаешь на полотне и в мраморе. По всей вероятности, однако ж, флорентинки умеют любить или, по крайности, привлекают к себе кокетством, потому что они окружены поклонниками и в экипаже, и в ложе, и даже в церкви. Густая толпа чичисбеев окружает преимущественно женщин замужних – и все они нимало не мешают друг другу. Обитательницам этих благословенных холмов не затруднительно найти свой идеал в действительности. Красивых мужчин здесь несравненно более, чем образованных. Почти все они носят черную шелковистую бороду и усы и обладают приветливостью и учтивостью испанского гранда. Один романьол [житель Романьи], из моих знакомых, склонный, впрочем, к сарказму, утверждает, что флорентинцы очаровывают вас своим наружным лоском и общительностью, но набиты несноснейшими предрассудками; услужливы, уступчивы в мелочах, но в делах важных ненадежны и кривят душою, что вообще они лишены всякой энергии и чужды высоких стремлений века, что поскоблите этого католика, вы найдете – язычника, и так далее. В заключение, мой романьол прибавлял, что если от кого ждать энергичного содействия возрождению Италии, так наверное не от тосканцев. – От кого же? – спросил я, – от романьолов? – Именно! – отвечал мой собеседник с самоуверенностью.

В. Яковлев. Италия в 1847 году. СПб.,2012. С.438.

Возвращение во Флоренцию

Ф. Буслаев. 1864