Знаменитые русские о Флоренции

И. М. Гревс. Научные прогулки по историческим центрам Италии. Очерки флорентийской культуры (1902). М., 1903, с. 61–62.

Б. Зайцев. 1907

Память о вечерах во Флоренции связана с лучшими часами жизни. В них есть та острая сладость, которая на грани смерти; и когда дух потрясен и расплавлен настолько, он, как двугранный меч, равно чуток к восторгу и гибели. «Хорошо умереть во Флоренции», ибо больше всех любил ее при жизни. И она несет тебе экстаз и тень могилы. Солнце передвечерия играет на Санта-Мария; это Санта-Мария Новелла, хотя выстроена она в веке тринадцатом. Все ещежарко, но внутри уж, верно, холод… Тоненькая кампанилла сторожит эту церковь и звонит однотонным, тихим звуком. Вы спокойны и мирны; да, все это так и было в прозрачном христианстве… И когда вы сойдете в монастырек при церкви, это былое с молитвами, восторгами и смертью тысячами малых лап возьмет вас и прильнет. Вы попираете могилы бедных монахов, отшельников и визионеров тех времен; видите наивные фрески Secolcreto – учеников Джотто; а внутри дворика разрослась трава, запущенно и буйно, розы расцвели, живопись по стенам портиков синеет, золотеет. Да, здесь, у колодца, в вечерние часы, слушая звон на кампанилле, перебирая четки, можно было мечтать о Деве Марии, рыдать и возноситься в «чертоги ангельские «…Вот и день прощания. Снова вечер. И она лежит в своей долине – тонкая и дымная. А здесь, на высоте San Miniato, воздвигнуты беломраморные усыпальницы ее детей. Черные кипарисы, мрамор, решетки, гробницы, золотые надписи, часто ангелы крылатые изображены – и все это навсегда спит, но над ее бессмертным телом. И цветут каждую весну розы на могилах, умирая сами; и дамы в трауре приезжают сюда и плачут под этими кипарисами. В светлом вечере звонит колокол San Miniato, а она все лежит там у себя, туманеет вечерней дымкой, и вечно юны и древни эти острые колоколенки. Да, там жили, думали, творили, пламенели и сгорали тысячи душ; длинными рядами шествуют они со времен Данте. Все навсегда ушли отсюда. Но всегда живы и, как в дивную корону, вставили сюда свои алмазы… Солнце заходит. Уезжают дамы, за Арно зеленеют золотистые огоньки. Скоро будет Флоренция засыпать; но наутро пробудится – как раньше, вечная и мудрая, легкая, бессмертная и стройная.

Б. К. 3айцев. Флоренция. Молодость (1907) // Собрание сочинений в 7 тт. Петербург – Берлин, 1923, т. 7, с. 33–36.

М. Добужинский. 1911

Когда наступает вечер этого первого дня, едем из города на холм, где на Piazzale Michelangelo стоит новый Давид. Сидя в открытом трамвае, подымающемся в гору, наслаждаюсь прохладой, рву сухие ветки кипарисов, задевающие меня по рукам, а через деревья внизу мелькают городские огни. Долго сидим наверху, на каменных перилах около статуи; здесь ни души. Сейчас весь город устремляется в горящий огнями Centra. Там сияют переполненные кафе, гремит Леонкавалло, снуют среди толпы мальчишки, выкрикивая названия вечерних газет, а здесь – небо, кипарисы и тишина. Внизу, вдоль Лунгарно, золотой дугой переливается цепь фонарей, белеют дома на набережной; дальше, посреди города, где огни Centra, стоит точно серебряная туманность, а еще дальше, за городом, на покрытых ночной тенью окрестных холмах кой-где лежат созвездиями маленькие огоньки, и не знаю, где начинается небо. Мы долго стояли у балюстрады, глядя на далекий, отсюда беззвучный город. Молодой месяц садился сбоку, и Большая Медведица висела над самим городом, а ближний фонарь бросал вниз по скату холма от нас две длинные тени. Когда мы вернулись в город, вся Флоренция была полна белых ночных бабочек – они кружились у фонарей, умирали на мостовой, и местами казалось, что выпал снег, а на площади, где сожгли Савонаролу, мальчишки развели маленький костер и делали им аутодафе… Однажды в сумерках зашли в один заросший травой монастырский двор. Благоухало неведомо откуда розами и полынью, а из-за высокой стены доносился голос, певший арию из Доницетти. В последний день, накануне отъезда, походил по Арно. За рекой садилось солнце, и мосты: ближний – Ponte alle Grazie и дальний – Ponte Vecchio с его галереей, и перспектива зубчатых домов по Lungarno – все рисовалось таким несравненным, таким законченным силуэтом на фоне закатных лучей! Здесь я стоял, пока не скрылось солнце, и думал: сколько людей скольких поколений, именно тут, в этом месте, где стою, глядели, быть может, на такие же закаты, на те же самые мосты, дома и Арно, очаровывались тем же, как и я теперь, тем же очарованием…

М. Добужинский. Воспоминания об Италии. Петроград, 1923, с. 29–31·

П. Муратов. 1911-1912