Знаменитые русские о Неаполе

«Против своего обыкновения ждать гостей дома или на пристани, Горький на этот раз выехал в лодке к пароходу мне навстречу. Этот чуткий друг понял и почувствовал, какую муку я в то время переживал. Я был так растроган этим благородным его жестом, что от радостного волнения заплакал. Л. М. меня успокоил, лишний раз давая мне понять, что он знает цену мелкой пакости людской».

Горький, в свою очередь, писал 12 сентября в Париж Е. П. Пешковой:

«Приехал третьего дня Федор и – заревел, увидев меня, прослезился – конечно – и я… Да, приехал он и – такова сила его таланта, обаяния его здоровой и красивой, в корне, души – что вся эта история, весь шум – кажется теперь такой глупостью, пошлостью, мелочью в сравнении с ним. Ни он, ни я – не скрываем, конечно, что за пошлости эти ему придется платить комом нервов – драгоценная плата, усугубляющая нелепость положения до ужаса… Дорого стоило Федору все это, и еще не все, не вполне оплачено им – и жутко за него. Быть большим человеком в России – мрачная и мучительная позиция, дорогой ты мой друг, и – как поглядишь на всех более или менее крупных ребят, на все, что их окружает, – Господи помилуй! Страшно за них, и готов все им простить».

В этот раз Шаляпин прожил на новой горьковской вилле «Серафина» на Via Mulo две недели и 24 сентября уехал с Капри. На прощание он устроил концерт, где исполнил весь свой коронный репертуар: «Двух гренадеров», «Ноченьку», «Сомнение» Глинки, «Блоху», «Молодешеньку», «Вдоль по Питерской», «Есть на Волге утес», «Дубинушку», «Вниз по матушке по Волге», многие оперные арии… А. Н. Миславская-Колпинская вспоминала позднее этот вечер:

«… Стоит Ф. И. ‹Шаляпин› у колонны террасы, а А. М. ‹Горький› ходит взад и вперед по террасе, останавливается время от времени и „дает заказ“: – Теперь „Блоху“, „Дубинушку!“ А ну – нашу волжскую!.. Шаляпин поет… Мы слушаем, затаив дыхание. Кажется, и море, притихнув, слушает, и темные горы, и весь остров. Кончил петь Шаляпин, и вдруг на дороге, на тропках, окружавших виллу, раздался взрыв аплодисментов и крики: „Viva Gorki!“, „Viva Scialapin!“, „Viva la musica russa!“ И тут же ставшее обычным выражение симпатии к русскому изгнаннику: „Abbasso lo czar!“ ‹Долой царя!› Словом, целая демонстрация благородных каприйцев, собравшихся у виллы при первых же звуках могучего голоса русского певца…»

После отъезда Шаляпина с Капри Горький написал А. Н. Тихонову:

«Действительно, пел Федор сверхъестественно, страшно: особенно Шуберта «Двойник» и «Ненастный день» Корсакова. Репертуарище у него расширен очень сильно. Изумительно поет Грига и вообще северных. И – Филиппа II. Да вообще – что же говорить – маг».