Знаменитые русские о Неаполе

Везувию дана самая видная роль во всех здешних пейзажах. Перспектива многих улиц Неаполя замыкается этим вечно дымящимся исполином; плыву ли я в алой барке по заливу, или брожу по мертвым улицам Помпеи; любуюсь ли тарантеллой на террасе дома, или отдыхаю под пальмой на Капо-ди-Монте – глаза мои не расстаются с Везувием. Всюду – и между разрозненными колоннами разрушенных храмов, и в глубине аллей, обвитых виноградными гирляндами, – на голубом фоне неба рисуется он, со своим дымом, как грозный дух тьмы, посереди светлого, улыбающегося эдема… Первого августа подземные огни работали деятельнее, чем обыкновенно. Густые клубы серого дыма вырывались из жерла и длинной цепью стлались над «кратером». Неаполитанцы называют так свой залив. Вечером, когда солнце готово было опуститься за величественные скалы Искьи, над заливом, с вершины Везувия на лиловые холмы Сорренто, перекинута была гигантская арка дыма, золотимого вечерним светом. Можно было судить о работе вулкана за целый день; но так как огня днем не видно, то любопытные иностранцы не могли дождаться сумрака. Десятки Плиниев с борта французских кораблей поплыли в своих тулонских либурнах наблюдать извержение, то есть выпить несколько бутылок вулканического вина, которого запасы у пустынника на Везувии не переводятся. Я в свою очередь помчался в Портичи по via di ferro. Нигде в мире рельсы не разлеглись по более живописным местам: справа весело блещет яхонтовый залив, омывая амфитеатр белых, желтых, розовых домов Неаполя; слева холмы, покрытые гранатовыми, персиковыми деревьями, виллы, потопленные в зеленом море лимонных садов и виноградников; и над всем этим мрачный Везувий, меняющий свой цвет и утром, и в полдень, и вечером. При последнем вечернем освещении он был бархатисто-фиолетового цвета.

В. Д. Яковлев. Италия. Письма из Венеции, Рима и Неаполя

(1847). СПб., 1855, с. 64–66.

Вид на Неаполитанский залив (фото середины xix в.).

А. Герцен

1863

Паскаль говорит, что если б у Клеопатры линия носа была другая, то судьбы древнего Рима были бы иные. Тут нет ничего удивительного. Шутка – линия носа! Линия вообще! Отнимите у Неаполя линию моря, линию гор, полукруг его залива, что же останется? Кишащее гнездо нравственной ничтожности и добродушного шутовства. Грязь, вонь, нестройные звуки, ослиный крик возчиков и самих ослов, крик и брань торговок, дребезжанье скверных экипажей и хлопанье бичей – рядом с совершенным умственным затишьем и с отсутствием всякого стремления выйти из него. А с ними, с этими линиями, будущность Неаполя обеспечена. С ними он будет во веки веков звать путника, и путник, откуда бы он ни шел, преклонится перед этими пределами красоты. Я смело говорю пределами; могут быть такие же красоты, могут быть иные, но лучше, изящнее, музыкальнее не могут быть.

А. И. Герцен. С континента. Письмо из Неаполя //

Сочинения в 30 тт. М., 1959, т. 17.с. 280-281.

П. Муратов

1910-е

Неаполь никогда нельзя представить себе без классической панорамы гор и моря. Баснословная красота ее вошла глубокой чертой в народную душу. Нигде не увидишь столько людей, засмотревшихся на мир, сколько встречается их на Корсо Витторио Эммануэле, проложенном по склонам горы Сант-Эльмо, и на каждом повороте, открывающем безмерный вид на город, на Везувий и на залив. Этим видом неаполитанец гордится, как лучшим своим достоянием. Приезжий может явиться сюда с каким угодно предубеждением против «банальной» красоты неаполитанского пейзажа. Он непременно испытает дух захватывающую радость, когда увидит Неаполь от монастыря Сан-Мартино или виллы Бельведере на Вомеро. Линия берега, плавно убегающего к темным рощам Сорренто, тонкие очертания Капри и Искьи пробудят в душе его древнее, как свет, воспоминание о земном рае. Каким верным спутником жизни в Неаполе становится этот далекий очерк Капри! Проснувшись и подойдя к окну, видишь его тающим голубым облаком на горизонте. Он пропадает в полдень в ослепительно сияющем воздухе и вечером появляется снова, чтобы пылать багряно на закате и, густо лиловея, соединяться с ночью. Неаполитанцу дорог этот с детства знакомый силуэт, как дороги ему Кастель Сант-Эльмо, дым Везувия, скалы и гроты Позилиппо. Открывающиеся повсюду далекие виды приучили его считать своим все, что доступно взору. Можно быть парижанином и видеть окрестности Парижа только с воскресного пароходика. Но нет такого обездоленного житейскими благами неаполитанца, который не проходил бы десятки раз в году сквозь туннели Позилиппо, не бывал бы в Портичи, Торре дель Греко и даже Кастелламаре.

П. П. Муратов. Жизнь в Неаполе //

Образы Италии. М., 1994, с. 319–320.)

Утро в Неаполе

Е. Баратынский

1844