Знаменитые русские о Неаполе

Переход от римской природы к неаполитанской до того поразителен, до того резок, что я хочу сказать несколько слов о маленьком переезде нашем. Печальная Кампанья со своими водопроводами и голубыми горами, пропадающими на горизонте, сменяется еще более печальными Понтийскими болотами; их все торопятся миновать, боясь малярии; сырая почва этих потных полей испаряет изнурительные и трудноизлечимые лихорадки; даже стада становятся редки. И в то же время возле них степенные на вид и заброшенные города Велетри, Албано удивляют своим населением: это цвет романского племени, каждая женщина – тип правильной, классической красоты, каждый мужчина может служить моделью для художника, и что за грация в движениях, в позах, что за стройность!.. Дикая полоса продолжается до Террачины. Небольшой город угрюм, Средиземное море беспокойно бьется за старинными воротами его; огромная и совершенно одинокая скала стоит у выезда… За скалой начинается природа веселая, смеющаяся, совсем иная; население гораздо менее красивое, но больше движущееся, шумливое; одичалые черты лаццарони и подобострастные манеры неаполитанской черни начинают показываться; серьезный и гордый вид крестьянина, нищего, пастуха Кампаньи заменяется насмешливым выражением и движениями пульчинеллы; на место величавой, правильной красоты романьольской женщины, внушающей уважение, встречаются дерзкие, зовущие взгляды, милая вертлявость, неправильные черты, внушающие чувства, вовсе не похожие на уважение. В неаполитанском населении есть что-то фавновское и приапическое, здесь никто и не подозревает немецкого изобретения платонической любви… Мы приехали вечером. Солнце садилось, пурпуровым светом освещая море, синее, темно-синее, и гору, застроенную домами, на которой стоит Камалдулинский монастырь и крепость С.-Эльм. По мере того как садилось солнце, дым над жерлом Везувия краснел и струйка каленой и растопленной лавы медленно стекала по горе. Улицы кипели народом, песни, органы, разные инструменты раздавались со всех сторон, марионетки и пульчинеллы – плясали, сыпали скороговорками; на балконах стояли дамы между цветов, в окнах начали показываться огоньки… я ничего подобного и не подозревал, просто упиваешься, забываешь все на свете, телесно наслаждаешься собой и природой. Sta, viator! „Эстановись, путник!› – лучшего ты не увидишь. «Посмотри на Неаполь – и потом умри» – как это глупо! – «Посмотри на Неаполь – и возненавидь смерть!»…

А. И. Герцен. Письма из Франции и Италии //

Сочинения в 8 тт. М.,1975, Т. 3, с. 105-108.

Неаполь. Старые дома на Via della Marina (фото 1890-х гг.).

Н. Лухманова

1898

Неаполь так отличается от всех виденных мною городов, что мне кажется, там особый мир. Едва вступив на улицы города, делаешься добычей каких-то чрезвычайно веселых и смешных оборванцев, которые тащат багаж, указывают извозчика, карабкаются на козлы и являются почетной стражей путешественника в гостиницу, которую он имел неосторожность назвать при них. Конечно, за все, даже за buono giorno и за улыбку, приветствовавшую его при вступлении на неаполитанскую почву, он платит сантимами, и это галденье, этот торг из-за его персоны составляет первый и чуть ли не единственный диссонанс со своеобразным впечатлением, которое производит город… Какие странные улицы приходится проезжать! Узкие, длинные, грязные, с высокими домами, унизанными балконами и кончающимися плоскими крышами. Муравейник лавок внизу. Мужчины и женщины покупают, продают, болтают с необыкновенно оживленной жестикуляцией. Народ большею частью мелкий, некрасивый, с желтым цветом лица, но зато всюду блестят черные, красивые глаза, а главное, веселая, приветливая улыбка и даже смех, обнажающий белые, прекрасные зубы. Иногда вдруг открывается лабиринт необыкновенно узких улиц; вся мостовая засорена отбросами фруктов, овощей, листьями салата, но тут же стоят корзины махровой пунцовой гвоздики, левкоев, и за несколько копеек бегущий рядом с вашей коляской оборванец предлагает вам пучок желтых или белых роз… Всех орденов монахи, от темного капуцина до босоногого кармелита, шныряют в толпе; жирные лица с заплывшими глазами, желтые скулы и острые глаза аскетов. На перекрестках позвякивают бубенчики, и оттуда вдруг вторгается в толпу прохожих стадо коз… В нишах домов – Мадонны, причесанные и одетые, как парикмахерские куклы, или черные кресты с распятием, выставляющим напоказ страшные кровавые раны. И временами среди всех этих скученных и грязных построек вдруг выдвигается монументальный старинный дворец; сквозь бронзовые ворота видны колоннады, портики и запущенный таинственный сад. Большая часть этих дворцов заперта; оставшиеся потомки слишком бедны, чтобы поддерживать великолепие прежней жизни, и слишком горды, чтобы отдавать их внаем.

Н.А.Лухманова. В волшебной стране песен и нищеты

(1898). СПб., 1899, с. 22–23.)

В. Бунина-Муромцева