Знаменитые русские о Риме

В те месяцы римляне возлагали большие надежды на нового Папу-реформатора Пия IX. Именно с упованиями на реформаторство нового Папы во многом связаны знаменитые строки Герцена из «пятого письма с Виа дель Корсо»:

«Я нравственно выздоровел, переступив границу Франции, я обязан Италии обновлением веры в свои силы и в силы других. Многие упования снова воскресли в душе. Я увидел одушевленные лица, слезы, я услышал горячие слова. Бесконечная благодарность судьбе за то, что я попал в Италию в такую торжественную минуту ее жизни, исполненную тем изящным величием, которое присуще всему итальянскому – дворцу и хижине, нарядной женщине и нищему в лохмотьях».

Герцен несколько раз специально ходил на папские службы (в Квиринальскую капеллу, в патриаршую церковь Santa Maria Maggiore):

«Мне очень хотелось прочесть на лице этого человека, поставленного во главу не только итальянского движения, но европейского, какую-нибудь мысль, словом, что-нибудь, и я ничего не прочел, кроме добродушной вялости и бесстрастного спокойствия…»

В Риме Герцен брал уроки итальянского языка у одного из революционных лидеров, Э.-Л. Гонзалеса. Язык давался ему легко, так как он уже учил итальянский еще во время московского ареста в Крутицких казармах. В те месяцы Герцен осматривает Форум, Колизей, Капитолий, Ватикан, многочисленные дворцы и картинные галереи. По его словам, он выработал определенный метод осмотра:

«Я обыкновенно ходил к двум-трем картинам, а с прочими встречался, как с незнакомыми на улице, – может, они и хорошие люди, может, дойдет черед и до знакомства с ними, ну а пока пусть себе идут мимо…»

Особое впечатление произвели на Герцена фрески Микеланджело в Сикстинской капелле, куда он ходил много раз, но никак не мог до конца проникнуться замыслом великого художника:

«Чем больше приглядываешься к великому произведению, тем меньше удивляешься ему; это-то и необходимо, удивление мешает наслаждаться. Пока картина или статуя поражает, вы не свободны, ваше чувство не легко, вы не нашлись, не возвысились до нее, не сладили с нею, она вас подавляет, а быть подавленному величием – не высокое эстетическое чувство. Пока человек еще порабощен великим произведением, произведения более легкие доставляют более наслаждения, потому что они соизмеримее, даются без труда, в каком бы расположении человек ни был».

Герцен вспоминает в мемуарах тот день, когда, как ему показалось, он, наконец, «прорвался» к пониманию гениального замысла Микеланджело: