Знаменитые самоубийцы

«Когда я увидел Млынника, то испытал к нему жалость. Теперь он больше не был самоуверенным и лихим гвардейцем короля, героем, озаренным славой и воспетый Невзоровым. Теперь он был брошенным своими вдохновителями и идеологами растерянным майором, который потерял все свои ориентиры в жизни».

Млынник пришел проситься на работу.

– Возьми меня в свою личную охрану, – сказал он министру. – Такого надежного человека у тебя не было и не будет. Не пожалеешь.

Вазнис предложение отклонил:

– Ты пришел слишком поздно. Поезд ушел.

109 омоновцев со всем их имуществом вывезли на нескольких самолетах…

А в те августовские дни, когда стало ясно, что ГКЧП проиграл, из здания республиканского ЦК вывезли видеокамеры, компьютеры, радиопередатчик. Вечером началась пьянка. Напился даже начальник охраны первого секретаря.

В пятницу, 23 августа, в одиннадцать утра Верховный Совет Латвии принял постановление «Об антиконституционной деятельности Компартии Латвии в Латвийской республике». Вечером Верховный Совет дал согласие на привлечение к ответственности народного депутата республики Альфреда Рубикса. Рубике простился с подчиненными, сказал, что будет ждать ареста. И добавил: если меня выведут на суд, повторится процесс Георгия Димитрова.

Рубике мог бы бежать, как его литовский коллега Миколас Бурокявичюс (его потом поймали в Минске, вывезли в Литву и судили). В Москве Рубикса как народного депутата СССР никто бы не тронул. Хотя здание ЦК находилось под наблюдением, он мог спуститься в подземный гараж, в котором находились оснащенные всеми видами связи автомашины, и на одной из них незаметно ускользнуть. А надо было всего лишь добраться до территории военно-морской базы, расположенной в городе, а оттуда на военном самолете улететь в Москву или выйти в море на военном корабле. Секретари ЦК и помощник Рубикса настойчиво советовали ему подумать о себе и исчезнуть.

Но он остался. Скорее всего, гордость не позволила. И что бы про него ни говорили, хитрым циником он не был. В этом смысле Пуго и Рубике походили друг на друга, хотя жизнь у них была очень разная. Пуго вышел из благополучной семьи, многие двери сами открывались перед ним. Рубиксу в юности пришлось очень тяжело.

Его отец Петерис Рубике служил капралом в латвийской армии в Даугавпилсе. Там в 1935 году в больнице войсковой части родился Альфред. Его мать Вильхельмина была из польской семьи. Дома говорили только по-польски, на людях – по-латышски. Брак оказался неудачным. Отец будущего первого секретаря любил выпить. Часто мальчик, видя, что уже поздно, а отца все еще нет, говорил матери:

– Пойдем к бабушке, а то отец опять пьяный придет, будет драться.

Петерис Рубике ушел из армии, устроился на железную дорогу, но продолжал пить и стал изменять жене. Это закончилось разводом. Когда началась война, Петериса мобилизовали в армию. Он скоро погиб. Вильхельмину с двумя детьми взял в жены начальник станции Эвалд Эрглис. В 1944 году у них родилась дочь, и в том же году Эрглиса немцы призвали в латвийский легион СС.

Он остался жив, вернулся домой, работал, но стал замкнутым, неразговорчивым. Службу гитлеровцам в народной Латвии ему не простили. После войны семья жила бедно, работали много и тяжело. Альфреда даже клали в больницу, чтобы спасти от дистрофии. Семья мужа попрекала Вильхельмину детьми от первого брака и называла русской. Она очень обижалась:

– Какая я русская? Я полька, католичка!

Юный Рубике всегда хотел выделиться, уйти от этой бедности, от тяжелого труда, от суровой домашней дисциплины.

Его мать потом рассказывала:

– Помню, в школе предстоит торжественная церемония. Ему будут вручать переходящее знамя. А костюмчик изношенный, брюки протертые, светятся. Новый купить денег нет. «Как же пойдешь, сынок?» Он не то в шутку, не то всерьез ответил: постараюсь спиной не поворачиваться, чтобы дырок не увидели… Как вспомню это, заплачу.

Альфреда отправили после семилетки учиться в техникум. Жил в маленькой комнате у дяди вместе со всем его семейством. На ночь располагался на полу. Летом вместо каникул работал в поле. На этом настаивала мать. Она строго относилась к детям. Они и в углу стояли, и розог попробовали. Отчим брал Альфреда на самые тяжелые работы: камни дробить, приводить дороги в порядок. Работы Рубике не боялся – ни тогда, ни позже, когда стал стал сначала министром местной промышленности, затем мэром Риги.

В комсомол он вступил только в армии – дома отчим запрещал. С отчимом они перестали ладить: Альфред понимал, что прошлое Эвалда дорого ему обойдется. Тот, в свою очередь, не мог простить сыну, что он поддался коммунистам. Не хотел с ним садиться за один стол. Брал тарелку и уходил в сад.